Он, задумавшись, тронул пальцами свой кулон на шее. Затем глянул на меня и улыбнулся.
– Вот выкинем Белых с Доски на фиг, возьму тебя с собой. Прыгнешь, может, понравится.
– Признаться, рисковать своей жизнью ради выброса гормона в кровь мне не кажется рациональным, – ответил я. – Но с тобой поеду, очень любопытно узнать поближе вашу субкультуру.
Костя вздохнул и, достав из-под бронежилета пачку сигарет, закурил.
Нет, ему не понять. Истинная Фигура, что с него возьмешь? Гормоны не гормоны, но как ему объяснить сумасшедший экстаз от прыга? Чувство свободы? Ощущение, что тебе все по плечу, что круче тебя нет никого на свете? Как ему объяснить, что это такое – братство парашютистов? Когда ждешь выхов[7] как манны небесной всю неделю?
Словами все равно не описать, ему реально надо все увидеть своими, глазами, может, тогда врубится. Хотя вряд ли. Я затянулся, глядя на небо.
Эх, раньше ведь каждый уик-энд на дроп-зоне[8] тусовался, а теперь влип в эту Игру по уши… Честное пионерское, все бы сейчас отдал за прыжок. Надеть систему, выбежать на построение, а потом сесть в самолет и трястись на скамейке в битком набитой «Элке» до четырех километров. Подойти к ослепительно яркому обрезу двери, глянуть, как вываливается перед тобой человек, стремительно проваливающийся в точку, а потом выйти самому… Тело непроизвольно дернулось от восторга…
Кто прыгал, тот знает этот кайф. Даже когда ты просто лежишь на потоке, а в ушах шумит ветер и стремительно несется навстречу земля…
А уж когда мой любимый фрифлай[9]… Крышу рвет напрочь. Вот где чувствуешь себя абсолютно свободным. Хочешь – сидишь на потоке, как на стуле, хочешь – проваливаешься вниз стоя. Один поворот ладони – и ты кувыркаешься, исполняя немыслимые кульбиты. Лететь вниз головой, когда небо и земля меняются местами. Ловить круглую радугу…
Даже большая формация[10] – и то веселуха. Выйти из самолета, нагнать, стабилизироваться, собрать в фигуру десяток перцев. Тоже кайф, что уж там говорить. Но фрифлай все же роднее, особенно когда ты один. Не надо никого ждать или, наоборот, догонять. Развлекайся как хочешь. А потом открывай купол в красной зоне[11] и дуй вниз на своем родном «крыле»[12], чтобы успеть в следующий подъем. Или, как студентик, зависай на двух тысячах и пари над облаками, словно орел… Ну, или, на худой конец, как парапланерист.
«Парашютист – семь часов лошадь, зато три минуты – орел». Так говаривал мой инструктор, у которого стаж перевалил за четыре тысячи прыгов. Что верно, то верно. Таскать на себе систему, собирать парашют… Все того стоит…
Только бейс[13] я не люблю, как и почти все наши, впрочем. Бейсеры откровенно безбашенные ребята, недаром за рубежом их юридически считают самоубийцами. Все-таки есть разница между острыми ощущениями и реальным стремом. Одно дело, когда даже внештатная ситуация с отказом основного парашюта не ведет к неминуемой гибели. И практически гарантированный капец, если что-то пошло не так при бейс-прыжке. У нас и запаска и Сайпрес[14] есть, а у бейсеров что? Медуза в руке и надежда, что купол правильно уложен. Герои, мля.
Облако, на которое я посмотрел, внезапно напомнило мне лысую головушку нашего руководителя полетов. Я улыбнулся. Вылитый Палыч.
Эх, небо, небо. Точно, возьму Барри с собой на дроп-зону. Нет, лучше вообще всех взять. Прыгнуть вместе, вот потеха будет. Впрочем, девчонки вряд ли прыгнут – Сонька-то точно струсит, разве что Танька решится… И Барри тоже скорее всего не станет прыгать. «Гормон в крови». Ни хрена не понимает… с ним и разговаривать-то не о чем.
Правда, ну чистый робот. Хотя, может, пройдет пара лет, догонит, что тут к чему. Разговаривать нормально станет, а не как Шварц.
Что-то Танька из пулемета расстрелялась, никак не успокоится. Уже голова болит от этой трескотни. Зато Леха с Егоркой молчат, сидят себе в своей башне и не парятся. Общаются небось. А я тут с роботоподобной Турой застрял.
Жалко, что мне Барри достался. Пожалуй, я скорее сдохну с тоски, глядя на его бессловесную непоколебимость, чем погибну от лап Белых. Лучше бы меня с Лехой в связку определили или, на худой конец, с Егором. Телепортнуться к ним, что ли? Я еще толком не тренировался со своими новыми силами. Вот Соньку я пару раз заставал за практикой, а самому как-то времени все не хватало.
Пусть тут Барри сидит на своем стуле и многозначительно молчит. А я возьму и ломанусь к пацанам…
Нет, Толя с меня тогда шкуру спустит. Он и так на меня косо поглядывает за мое свободолюбие, а тут еще и реальный экстрим на носу, так что ладно, потренируюсь в другой раз. А жаль, конечно. Парни небось баб обсуждают, у них, наверное, весело.
Всяко веселее, чем тут…
Да, тут уж не до смеха, а Егор смеется. Смеется нервно, кажется, еще мгновение – и скатится в истерику. Сбросить груз с плеч, рассказать все, как было на самом деле, – это действительно тяжело.
– Мало того, что я трус, так еще и врун, каких поискать, – закончил он свой жуткий рассказ и нервно потер лоб.
Я некоторое время молчал, не представляя, что сказать, как его утешить. Я сочувствовал ему всей душой, понимал, как ему сложно, но вот чем помочь – не знал. Поэтому решил гнуть свою линию.
– Тебе все-таки стоит поговорить с Толей. Он наверняка что-нибудь придумает. Реджи с Барри не знают, ребята не знают, можно им ничего и не говорить. В конце концов, никто показательный суд устраивать не будет.
– Ты думаешь? – мрачно спросил он.
– Не сомневаюсь, – уверенно ответил я. – И, вообще, знаешь, как бы я на твоем месте поступил? Я просто сделал бы выводы из всей этой истории и жил дальше…
– Легко сказать, – прошептал он, лохматя выгоревшие на австралийском солнце волосы.
– Легко, согласен, – поморщился я. – Говорить вообще легко. Гораздо труднее сделать. Но если ты займешься саморазрушением, ты не только не искупишь вину, но и сгинешь просто так, без всякого смысла. Подумай сам. То, что было, – прошло, сделанного не воротишь, как бы ты этого ни хотел. Надо смириться с прошлым, сделать выводы и жить, помня о том, что с тобой случилось. Не повторять ошибок, пересилить страх, не забывать ни на миг о тех, кто рядом. Это не только даст возможность взять себя в руки, но и придаст смысл дальнейшей жизни. Мне так кажется.
Егор грустно покачал головой, отворачиваясь.
– Всю жизнь был трусом, – сказал он. – Перед самым Прорывом думал, надо отвлечься. Нужно воспринимать все, как работу, просто делать свое дело. Думал, что нашел оптимальный выход. А потом увидел этих… с облезающей плотью… и сломался, понимаешь? У меня внутри сидит нечто сильнее меня. То, что я побороть не смог и вряд ли когда-нибудь смогу…
