Джон Майерс - Серебряный Вихор

— Милый, — спросила она, качнувшись к Джонсу, — ты не ранен?

Луций смотрел на Равана. Ярость убийцы еще не затихла в нем, и все же ему удалось смягчить свой голос.

— Нет, дорогая. Не беспокойся за меня.

— Я совершенно спокойна, — заверила его Гермиона и упала на руки проходившему мимо Голиасу.

— Гюон не справился бы лучше, — одобрил он Луция. — Не тревожься, с ней все в порядке. Это естественная реакция. Девушки позаботятся о ней. Подойдите и возьмите ее! — велел он им. — У меня и без того дел по горло.

— Талиесин, — сказал король своим ровным, бесцветным голосом, когда девушки приняли Гермиону от Голиаса. — Вы осуществили все, что намеревались сделать? Разумеется, за возможным исключением выбраться отсюда живыми.

— Почти все, ваше величество.

— Тогда позвольте мне заметить вам, что, хотя в действиях ваших было немало занятного, на свадьбе они не слишком уместны.

Я уже чувствовал острие меча, приставленного к горлу. Голиас пожал плечами.

— Если вы имеете в виду потерю жениха, у нас найдется получше.

К моему удивлению, король задумался над его словами.

— Мертвый фаворит — не фаворит, — сказал он наконец, не обращаясь ни к кому в особенности. Он взглянул на меня, затем на Джонса. — Я уже много лет ношу корону, но мне еще не приходилось посылать человека на плаху, не выяснив прежде, кто он такой.

Дерзкий вид Луция будто испарился. Молодой человек сконфузился.

— Я и сам не знаю, кто я такой, ваше величество. Глупо, конечно, но говорят, что имя, которое я ношу, не принадлежит мне.

— А что это за имя?

— Луций Джил Джонс, ваше величество.

— Что? — Казалось, король заинтересовался. — Вы внук старого барона и ближайший родственник лорда Равана?

— Да, внук и наследник старого барона, сир. — Вспыхнув, Джонс поклонился. — Но законность моего рождения под сомнением.

— Бастард — такой же внук, как и все.

— Да, но не в том случае, когда его отец — кто-то посторонний. — Луций говорил хрипло, едва ли не шепотом. — Вот этим вопросом и задался мой дедушка, вероятно, по наущению лорда Равана. Я, конечно, не могу ни в чем быть уверенным, и отец мой не встанет, чтобы заговорить.

— Именно так, — задумчиво ответил Джамшид. — Я всегда подозревал, что дон Родриго замешан в неожиданном исчезновении вашего отца. Эта мысль пришла мне в голову после того, как он стал домогаться руки и сердца, а также собственности вашей вдовствующей матери. Она отказала ему и, что любопытно отметить, вскоре после этого умерла.

Джонс взволнованно вскрикнул, на что король не обратил ни малейшего внимания.

— Вложите мечи в ножны — и ты тоже, с серебряной прядью. На колени перед вашим монархом!

Пока я торопливо пытался вложить меч в ножны, так как бесполезно спорить там, где нет ни судьи, ни арбитража, Джонс перешагнул через тело Равана, встал на колени перед королем и склонил голову. Я взглянул на Голиаса и увидел, что он затаил дыхание. Долгую минуту король смотрел на человека, поверженного к его ногам. Луций был обнажен до пояса. Ослиная шерсть совершенно исчезла с его мускулистого торса. Гладкость и белизну кожи оттеняло единственное родимое пятно. Оно находилось на его плече и имело очертания сердечка. Король указал на него пальцем.

— Встаньте, — приказал он. — Несколько лет назад, когда я был еще принцем, — продолжал он, когда Луций поднялся, — я знавал сына старого барона. Он считал меня близким другом, а я считал его своим приятелем. Я провожу эту разницу для вас, поскольку вы, не являясь монархом, никогда не сделаете этого сами.

Наверное, когда-то Джамшид выглядел весьма величественно. И сейчас его черты казались благородными, но то была одна видимость. Вглядевшись, вы понимали, что чувства здесь не более, чем в улыбке светящейся маски. Следя за его взглядом, я содрогнулся, так как вспомнил, где раньше наблюдал эту мертвенную замкнутость.

Это случалось всякий раз в течение многих месяцев, а может, и лет, когда я смотрел на себя в зеркало. Так я жил до путешествия на «Нагльфаре». Меня потрясло, что и в Романии я встретил наконец что-то знакомое и в то же время тревожное. Во мне пробудилось смутное предчувствие зла.

— Вы юный Джонс, — закончил король свои пояснения. — Как приятель вашего отца, я знал, что сын его был зачат во время медового месяца. И этот сын — вы. Я пытался развлечь вашего отца, когда ваша мать лежала в родовых муках, и видел вас прежде, чем на вас надели первый нагрудник. Расположение и очертания родимого пятна совпадают с вашим именем. Я извещу об этом вашего дедушку. — Прежде чем Луций успел что-то ответить, король повернулся к нему спиной.

— Поставьте эту девушку на ноги, — приказал он. — Я приехал сюда на свадьбу, следовательно, будет свадьба.

На свадебном пиршестве я, что называется, отвел душу. Настроение у меня слегка портилось только при виде монарха. Мы с Голиасом всячески старались не переусердствовать: осушали бутылку до дна — и не брали в рот ни капли, пока не подавали следующую. В итоге три дня ушло на то, чтобы хоть немного прочухаться. Джамшид тем временем отбыл во дворец, вслед за ним начали разъезжаться и гости. Луций с Гермионой воспользовались первой же возможностью и отправились в свадебное путешествие.

Наши собутыльники тоже разбрелись кто куда, и на трезвую голову я почувствовал себя не очень уютно под чужой крышей.

— Послушай, — сказал я Голиасу за завтраком на четвертое утро, — что-то мне эта распивочная разонравилась. И эти постные рожи вокруг вконец обрыдли.

— Да, пожалуй, есть места и повеселее. В Замке Ниграмус редко когда удается развеяться, — согласился Голиас.

— Тогда давай отсюда свинчивать, и по-быстрому, — загорелся я от предвкушения, подзадоривая Голиаса, хотя он и не собирался возражать. — Куда махнем?

Выражение его лица показалось мне странным: он как-будто колебался с ответом.

— Не знаю. Я еще не решил, — задумчиво произнес он. — Это я себя имею в виду. А насчет тебя все ясно, как дважды два: тебе предстоит отправиться к Иппокрене.

— Ах да, верно ведь! — Предписание Делосского оракула начисто вылетело у меня из головы. Напоминание о нем мало меня обеспокоило, однако тон Голи-аса мне не понравился. — А, что разве мы не вместе отправимся?

— Обо мне ни слова не говорилось. — Голиас положил себе на тарелку еще один кусок яичницы с ветчиной.

— Ну и что? — Раздражение во мне нарастало, однако мне не хотелось его выказывать. — Выбирай дорогу себе по вкусу, а я тебе составлю компанию, — заявил я с наигранной беспечностью.