и он любовался этой улыбкой до тех пор, пока его сапоги не застучали по брусчатке городской площади.
Роллэн, прежде пристально наблюдавший за покидающими площадь воинами Священного караула, оглянулся и лицо его исказилось неприкрытым удивлением. Она глазел то на сестру, то на короля, будто увидел над Дагмером десяток пылающих солнц. Ивэн едва подавил в себе желание рассмеяться над ним — по обыкновению лицо чародея оставалось непроницаемым, но не было никого, кто мог так же наивно выразить чувства, если уж они настигали его. Но, все всяких сомнений, нельзя было рассчитывать, что он поделится тем, что разглядел.
Ивэн, не зацепившись ни за один из взглядов, вложил ладонь Анны в руку брата. Роллэн глядел на сестру долго и пристально, но сумел вовремя очнуться и помочь девушке взобраться в седло ее белой лошадки.
Тогда Анна впервые огляделась и, наткнувшись на грозный взгляд отца, только расправила плечи, резко дернула удила и умчалась прочь. Так быстро, что это было наперекор всем приличиям. Стейн помчался за ней.
— В этой девчонке будто вспыхивает пламя, — ахнула Лив и тепло улыбнулась Мириам, остановив своего коня, чтобы попрощаться. — Но это невероятно, так ведь?
— Невероятно, — ответила ей девушка, поделившаяся пламенем с Ивэном. — В твоей дочери застыл сам Север. Не забывай, каким колким он может быть, даже не имея огня.
Роллэн пустился вслед за отцом и Анной, прежде чем Лив успела почтительно кивнуть королю и Смотрителям.
— Ох уж эти благовоспитанные девицы, — фыркнула Мириам, наиграно вскинув брови, как только Лив оставила их. Она все еще злилась на Моргана, и любое слово могло обратиться в обмен колкостями.
— Такие в два счета вообразят себе больше, чем ты ожидал. И не отвертишься, — неожиданно заявил Морган.
— А мне все казалось, что ты знаток девиц иного рода, — задела его Мириам.
— Я не сотворил ничего, что стоило бы осуждения, — Ивэн пожалел о том, что заговорил, почуяв какие угрожающие молнии стали мелькать в воздухе.
— Расскажешь об этом Стейну, когда придет время. Только уж потрудись соврать ему очень убедительно! — запальчиво бросил ему дядя. — Не морочь девчонке голову!
Теперь фыркнул Ивэн, и смело двинулся сквозь площадь, торговые ряды, улицы, где ютились дома с серыми крышами. И был счастлив, упиваясь воспоминаниями о каждом слове Анны.
Морган рассказывал ему, что руалийский король осматривает собственные владения лишь в сопровождении стражников. Верховный император Тирона, выходя в город, не покидает паланкина, и любой рискует лишиться головы, осмелившись побеспокоить его. Их тщеславие и страх возносились до самих небес, но так сложилось в тех землях. А он, Ивэн Бранд, шел по городу один, думая об одной девушке, в которую был отчаянно влюблен.
Купив горячую булку со специями в маленькой лавке, он по-доброму ухмылялся, представляя себе спорящих Мириам и Моргана. И будучи почти уверенным, что оба до сих пор на площади, он решил вернуться и убедиться в этом. Оставаясь незамеченным для их глаз, в тени лавки пекаря, он наблюдал, как Морган долго говорил что-то девушке, а она, не стесняясь никого, дотронулась ладонью до его груди и звонко рассмеялась. Как бы мудр ни был его дядя, там, где речь заходила о любви, он оставался неисправимым истуканом.
Глава 19. Пленник белой пустоши
Белая мгла
Он все не мог припомнить, как оказался здесь, на ледяной пустоши, под которой была погребена вся земля до самого горизонта. Густые серые сумерки и промозглый ветер навалились на него тревогой — ночь, темная и холодная, была уже близка. Он все оглядывался по сторонам, силясь разглядеть в белом крошеве снега дом или, на худой конец, лес, в котором можно было укрыться. Руки озябли, он поднес их ко рту, чтобы согреть дыханием. Только теперь он увидел алые рукава своего одеяния, в котором он впервые взошел на Храмовый холм. Только теперь он осознал, что стоит посреди белой пугающей пустоты в сверкающей рубинами короне Дагмера. На его поясе в ножнах хранился Зовущий Ярость, и пальцы сами потянулись к его рукояти, внушающей невесть отчего спокойствие, захваченное из иного мира.
— Все вокруг ложь, — слова, брошенные резко и уверенно, загудели нестерпимо громким эхом, сотрясая леденящий воздух вокруг. — Сон.
Звук будто сжимал обступившую Ивэна со всех сторон белую мглу, отчего он решил сохранять тишину.
«Я сплю, — продолжил он мысленно. — Я в своей роскошной кровати в замке Дагмера, такой теплой и мягкой, какой я не знал никогда прежде».
Однако же холод пронизывал до самых костей, окутывая тягучим отчаянием. Прежде ему уже приходилось видеть столь же явственный сон, но тогда он не принадлежал себе и едва не лишился жизни.
«Я не поддамся», — пообещал себе Ивэн, не зная, кто завладел им в ту ночь, наградившую его чернеющем на шее шрамом. Он поплелся вперед лишь бы ощутить, что его тело все еще принадлежит ему.
«И сон, и белая мгла имеют свой конец», — неустанно повторял он про себя, угрюмо переставляя озябшие ноги. Они вязли в хрустящем снегу, но в этой борьбе Ивэн нашел утешение — сейчас его тело принадлежало лишь ему безраздельно.
Край кроваво-красного плаща он перебросил через плечо, решив сохранить ускользающее тепло. Ивэн продолжал идти вперед, прищурившись заслонил глаза от колючего снега, когда заметил, что навстречу ему шел человек.
Когда-то в прежней жизни он любил страшные сны. Они пробуждали в нем любопытство, ведь были куда интереснее, чем жизнь, исполненная постоянством и условностями монастыря. Тот Ивэн, который представлялся невообразимо далеким, не раздумывая встретился бы с путником. Прежний Ивэн был в безопасности, безошибочно разделяя сны и реальность. Но теперь все стало иначе — он остановился и долго вглядывался в мужчину, примечая, что тот очень осторожно выбирает свой путь.
— Ивэн! — путник вдруг выкрикнул его имя. Зычный звонкий голос тут же исказился, больно ударив по ушам, смешиваясь с другим звуком, несущим в себе чистый, неиспорченный иными чувствами, иступляющий страх.
Ивэн машинально обернулся — его напугал вовсе не голос мужчины, а яростное шипение змей. Полуденницы, преподнесенные ему братом в день коронации, скользили по снежному насту у него за спиной черной, разрушающей его белизну, паутиной.
Ядовитые, как сам грех.
Память услужливо оживила слова Эрло. Он и Стейн Локхарт уничтожили гадов огнем и мечом. Ивэн не захотел придумывать ничего иного.
Медленно отступая, он вынул из ножен свой меч. Огонь же все еще слабо подчинялся ему, но медленно, сквозь сковывающую кости боль, Ивэн заставил его явиться. Змеи струились по снегу черными лентами, подбираясь уже со всех сторон. От первого
