Огромные насекомоподобные гелугоны превратили мучеников в реках в свои игрушки, расчленяя, пронзая или избивая их. Отчаяние пронизывало весь план, миазма столь же ощутимая, как холод и тьма. Ветер полнился криками боли, долгими, агонизирующими воплями, которые, как знал Кейл, не прекратятся никогда. Вдалеке друг на друге теснились ледники, древние, как сам космос, и Кейл ощущал, как в костях отдаются вибрации непрекращающейся войны.
Ветер хлестал его плащ, выл в ушах, душил запахом склепа, вонью миллионов и миллионов погибших, которые проведут целую вечность, корчась от боли. Страдание было бесконечным.
Тьма вокруг Кейла, тьма, которая была Кейлом, бурлила и шипела. Он чувствовал тени Кании, её глубокие и скрытые места, её тёмные дыры, но не так, как обычно чувствовал такие вещи. Эревису подчинялись все тени, но в разной степени. Сила Мефистофеля касалась всего в Кании, пятнала, делала всё чуждым даже для божественной силы Кейла. Он заставил темноту Кани склониться перед своей волей и окутал себя её защитой.
Настало время выполнить своё обещание.
Через их связь Ривен чувствовал, что Кейл покинул Фаэрун и отправился в Канию, чувствовал давящее отчаяние и бесконечные муки почти так же сильно, как будто он сам стоял на тамошнем льду. Убийца сжал в руке Клинок Пряжи, с которого сочился мрак. Он мысленно приказал своей потерянной сабле вернуться в ножны, и та немедленно оказалась на месте.
Вокруг него стояли неподвижные, как статуи, воины Латандера. На кромках их щитов по-прежнему мерцал розоватый свет. Несколько человек мёртвыми лежали на земле — из ушей сочилась комковатая красная жидкость.
На равнине распростёрлось большое, тёмное тело Фёрлинастиса, одного крыла дракону не хватало, в чешуе зияли бесчисленные раны. Тени и призраки, заполнявшие небо, пропали, вернулись на план Тени.
Дождь неподвижно висел в воздухе. Молния застыла во мраке, расколов небо, захваченная заклинанием. Застыв во времени, Буря Теней казалась почти мирной, красивой.
Саккорс тоже повис в высоте, едва видимый за завесой теней. В его сердце находился Магадон, потерявшийся в Источнике, потерявшийся в нанесённой ему отцом травме.
Ривален смотрел на него, золотые глаза мерцали, тени горели той же тёмной силой, что заполняла Ривена и Кейла.
— Теперь я понимаю, — сказал принц Шадовар приглушённым от боли голосом, — это не то, чего я ждал.
— Никогда и не было, — ответил Ривен. — Сдержи своё слово, Ривален.
Угрозу он оставил непроизнесённой.
Принц кивнул.
Ривен вглядывался в лица латандеритов, пока не нашёл Регга. Бородатое лицо воина было измазано кровью и грязью. Нагрудник был покрыт засечками. Оторванные кольца кольчуги свисали с плеча. Ривен полез в поясной кошель и достал небольшой свёрток с урмласпирским табаком. Он сунул его в один из кошелей Регга.
— Не думаю, что мы когда-то сможем разделить с тобой этот табак.
С этими словами Ривен притянул к себе тьму и перенёсся на Путевой камень. Появился он на мосту в храм. Ночное небо над ним вместо угнетающих чернил Бури Теней мерцало от звёзд.
Его девочки спали в передней, застывшие от остановки времени. Он подошёл к ним, погладил по очереди. Он наслаждался моментом. Он любил своих девочек. Они были невинностью для его прегрешений.
Он встал, подумал о своей задаче, ожесточил свою волю.
Он положил Клинок Пряжи, глубоко вдохнул и приготовился.
Ветер хлестал, давил на Кейла. Тот не двинулся с места, зачерпнул свою силу и позволил ей пропитать свой голос.
— Я пришёл сдержать обещание, дьявол!
Его слова прогрохотали над землёй, оглушительные, как раскат грома. Земля затрещала, раскололась под ним. По льду побежали трещины. Крупные куски измазанного сажей льда и камня сорвались с гор и рухнули облаками льда на равнину внизу.
Миллионы дьяволов вскинули головы и взревели в ответ. Проклятые души, мучения которых прервались на миг, вздохнули, радуясь передышке. Где-то в залах самого Мефистара раздалось эхо его крика.
Через три секунды вокруг Кейла начали возникать гелугоны, белые панцири которых были грязными от сажи, а оружие покрыто вековым слоем крови. Между их щелкающих мандибул звучало влажное, жирное дыхание. Кейл отражался в блестящей поверхности их выпученных глаз.
Возникла дюжина, четыре десятка, сотня чудовищ. Их жадное клацанье отдавалось у Кейла в ушах. Лёд стонал под общим весом собравшихся дьяволов.
Кейл посмотрел на них, позволил увидеть собравшуюся в его глазах силу, и нетерпение гелугонов сменилось неуверенностью. Тени вокруг него кипели. Гелугоны окружили его, когти скребли по потрескавшемуся льду, но ни один не отважился приблизиться. Они чувствовали настоящую природу Кейла. Он был не для них, и гелугоны это знали. Он стоял неприкосновенным в их гуще, остров тени в океане дьяволизма.
— Сообщите своему господину…
В облаже сажи и силы среди них возник Мефистофель. Гелугоны склонились при его появлении, и треск их панцирей звучал как тысячи ломающихся костей.
— Я узнал о твоём присутствии, как только ты осмелился ступить в моё царство, шейдлинг.
Архиизверг, как титан, возвышался над своими миньонами, возвышался над Кейлом. Его чёрные, изодранные крылья отбрасывали тень на свиту из гелугонов, на весь план. От жара сияющей красной плоти лёд и снег плавились под его ногами, посылая вверх облачка редкого пара. Ветер трепал его угольно-чёрные волосы, срывал тёмный дым с его мускулистого тела. В одной руке он сжимал свою огромную железную алебарду, на острие которой плясали полосы нечистой силы.
Кейл впервые по-настоящему разглядел изверга. Мефистофель был почти так же стар, как сама Мультивселенная, его сила и личность укоренились в реальности так же прочно, как небесные сферы. Шар была старше, но не Маск. Кейл впервые осознал полную силу изверга.
И осознал, что он Мефистофелю не ровня.
Возможно.
Глаза архидьявола, белые и без радужки, так похожие на глаза Магадона, пронзили Кейла своим взглядом, добрались до самой его сути.
— Ты принёс только часть своего долга.
Кейл кивнул.
— Части хватит, чтобы выполнить моё обещание.
Мефистофель задумался, кивнул.
— Действительно. И таким образом, мой план будет исполнен.
Кейл прибегнул к усмешке Ривена, засмеялся, и этот звук расколол лёд.
— Твой план? Тебя, как и меня, как и его, как и всех нас, обвели вокруг пальца.
Мефистофель нахмурился, гелугоны защёлкали, выдавая свою неуверенность.
— Ты ошибаешься.
