Вот оно яйцо!
Он выхватил из-за пазухи огромное утиное яйцо и продемонстрировал Василисе.
– Фу-ты, а я-то думала… – вздохнула Василиса. – Надо было заодно и… остальные забрать, чтоб девок больше воровать позыва не было. Кстати, а зачем ему это яйцо? Собирательством на старости лет решил заняться? – повернулась она к Кощею.
– То не твоя забота, – поерзал Кощей задом по корню дуба. – Лучше договор читай. Время – деньги.
– Ну, тебе-то уж точно спешить некуда! – пошутила Василиса.
– Кому как, – туманно отозвался Кощей. – Что с договором?
– Вроде в порядке.
Василиса еще разок на всякий случай пробежала договор глазами, свернула и подняла руку. Договор исчез.
– Так давайте сюда яйцо! – вскочил с корня Кощей, у которого уже свербело везде, где только можно, от нетерпения.
– Я лучше в сундук его положу, – сказал Иван Царевич. – А ты, костлявый, отойди подальше – не доверяю я тебе.
– Так договор… – задохнулся от подобного недоверия Кощей.
– Отойди! – настойчиво повторил Иван Царевич, упрямо выпячивая нижнюю челюсть.
– Да на, подавись! – вспыхнул Кощей и отодвинулся на шаг назад.
– Еще.
Кощей отступил еще на шаг.
– Дальше!
– Да что ж за издевательство форменное?! – всплеснул он руками и отошел за дуб.
Иван Царевич приблизился к сундуку и вложил в него яйцо, поглядывая, не выскочит ли Кощей. Тот мялся, выглядывал из-за ствола дуба, боясь спугнуть удачу. Но как только Иван Царевич отодвинулся от сундука, выскочил и бросился к яйцу.
– Ага! Мое яйцо, мое дорогое яичко…
Но добежать не успел.
С неба, завывая, спикировала ступа с Бабой Ягой и зависла над сундуком.
– Вот енто, ёшкин-батон, и есть твоя смертушка, братец дорогой? – полюбопытствовала старуха, заглядывая в изувеченный железный короб. – Правда, значится.
– Чего тебе надо, карга старая? – взбеленился Кощей, замахав на нее руками. – Убирайся отсюда подобру-поздорову.
– А ты не грози мне, ёшкин-батон, не грози! Понял, хорек ты вонючий?
– Чего приперлась? Звали тебя? Дай пройти! – Кощей попытался оттолкнуть со своего пути висящую в воздухе ступу, но заработал помелом по лысине.
– Ах ты, перечница проклятая! – кинулся за забренчавшей по земле короной – это ж надо, второй раз корону потерял! Не к добру то.
– Руками не трогай! Не твое, чай, – угрожающе взмахнула Баба Яга помелом. – Читать могёшь? – и ткнула пальцем в бок ступы, на котором намалевано было вкривь и вкось: «Рарытет. Ценный. Руками не лапать!»
– Да нужон мне твой «рарытет»! Дай свое забрать.
– Свое, говоришь? А помнишь, как мной торговал, будто девкой какой непотребной? – прищурилась одним глазом вредная Яга.
– Да ты чего?! – не на шутку перепугался Кощей. – Чего ты?
– Должок тебе возвернуть решила, ёшкин-батон.
– Не балуй, слышь? Не надо!
– Надо, Кощеюшка, надо! – недобро так усмехнулась Яга и метлой как взмахнет над сундуком. У Кощея едва третий за день сердечный приступ не случился.
Но Яга и не думала яйца разбивать – просто слишком, не интересно. Вместо того сундук наполнился… целой горой одинаковых яиц – одно к одному, пятнышко к пятнышку. Кощею от зрелища того совсем не по себе стало – чего ж ему с этой горой яиц теперь делать? С одним возни-мороки столько было, а теперь цельный ворох охранять придется – ведь поди разберись, в каком смерть его.
Приблизился он к сундуку, яйцами заваленному, на колени упал перед ним и икать взялся.
Но мало того Яге. Опять помелом крутнула, теперь на Горыныча. Дрогнул статуй деревянный, еще раз и еще, скрипнуло в нем чегой-то, и ожил Горыныч. Крылья сложил, лапы размял, дымом пыхнул и заулыбался – живой!
А Баба Яга взвилась в ступе своей – только ее и видели. Заодно и Ивана с Василисой и кузнецом с собой прихватила, каждого на свое место закинула в благодарность нежную. Еще бы, такую месть Кощею учинить помогли!
А Кощей стоит на коленях над сундуком, яйца щупает, в руках катает да трясет.
– Ну, карга паршивая, сочтемся еще! – ворчит себе под нос.
Горыныч тем временем полностью в себя пришел. Видит, Кощей над сундуком, полным яиц навис. Трясет их, облизывается.
– Ах ты, гад! – бросился к нему Горыныч со всех ног, из стороны в сторону переваливаясь. – Сам все сожрать решил? Беспомощностью моей воспользовался?
– Ох, Горыныч! – пропустил Кощей слова змея мимо ушей. – Живой! А я так печалился о тебе, так печалился.
– Печалился, говоришь? – пыхнула дымищем средняя голова. – А ну, подвинсь, не засти!
Змей сдвинул Кощея в сторонку и к сундуку лапы протянул.
– Да ты чего, Горыныч? – растерялся Кощей.
– Яички! – облизнулся тот, и пока Кощей пытался понять, чего змей собирается сделать, шутя подхватил сундук и опрокинул его себе в пасть.
Вскрикнул Кощей от умопомрачения, как узрел он такое святотатство, глаза закатил и в обморок плашмя хлопнулся.
– Чего это он? – спросила левая голова, пока средняя с сундуком разбиралась да пасть утирала.
– Без понятия, – пожала левым плечом правая. – Может, поспать прилег? Умаялся, поди, от дел государственных.
– От жадности то, – сыто рыгнула средняя голова.
– Ну, пусть поспит, – сказала левая.
– Пусть, – согласилась правая.
– Да и нам не мешало бы после обеда сытного вздремнуть, – зевнула средняя, отбрасывая в сторонку ставший бесполезным сундук.
– И то верно, – не стала спорить правая. Больно уж сон прелюбопытный ей досмотреть хотелось.
Зевнул сладко Горыныч в три глотки, под дубом, в корнях его, удобно расположился, лапы на пузе сложил и захрапел. Ведь сон – первейшее дело, особливо опосля пережитых треволнений. Да еще, засыпая, пожалел Кощея змей. Проходимец он, а все ж яичко хоть одно нужно было ему все-таки оставить. Друг как-никак! Только бы не осерчал, когда проснется.
Эх, хорошо на природе летом! Солнце яркое, воздух дивный, чистейший, ароматами цветочными да травными напоенный, речка прохладная – сиди себе с удочкой в волю, не думай ни о чем. Комары только вот – напасть неотвязная, казнь египетская, как Василиса говорит. Да та же Василиса их и отвадила в сторонку на свой колдовской манер. Зудят комары, злятся, а подлететь не могут. Эх, хорошая Ивану Царевичу жена досталась – славная, добрая, на все руки мастерица. И главное, не перечливая. Скажет Иван Царевич, к примеру, жрать хочу, и Василиса сзару за готовку принимается, спать – в шалашике сена свежего наколдует, песенку споет, чтоб милому слаще спалось. Хорошо! И пусть царь-батюшка покамест со своими боярами сам разбирается – молод еще Иван Царевич власть ворочать, не нагулялся еще, не надышался жизнью вольной. Успеются еще и трон, и бояре противные, и заботы государственные. Да и братья как раз зубами
