Ознакомительная версия.
— Не твое дело, рогатый! — огрызнулась я. — Что хочу, то и пишу! Мужу пишу, не кому-нибудь! Наше внутрисемейное дело!
— Вы посмотрите на нее! Я рогатый?! Я?!! — возмутился настырный мракобес. — Рогатой скоро станешь ты! — заверил меня Аластор, почесывая под мышкой. Сначала он хотел почесать в другом месте, но под моим тяжелым взглядом передумал и решил сохранить адское достояние в неприкосновенности.
— Уверен? — прищурилась я, нервно складывая и раскладывая крылья. — Я не подпишу!
— Конечно, — пожал плечами искуситель. — Как ты думаешь, сколько он будет страдать, пока не найдет тебе замену? Неделю? Месяц? Полгода? Год?..
Хороший вопрос… и крайне болезненный. Монахом Никос явно никогда не будет, а вот смогу ли смириться с другой женщиной в его жизни? На что я себя обрекла?!
— Не твое дело! — надулась я, слезая со стола и заходя за спину мужу. Там я себя чувствовала более уверенно.
— Как раз МОЕ, — широко улыбнулся демон. — Потому что дело моей чести — провести эту сделку. И я буду ловить тебя и его за штаны, аки сторожевой пес, цепляться за самые малейшие слабости, использовать любые возможности и нажимать на самые крошечные рычаги!
— Не те ли, что ты скрываешь под халатом? — фыркнула я, грубостью скрывая сильнейшую сердечную боль.
Впрочем, рогатик не обиделся. Он понятливо усмехнулся и скрестил копытца:
— Хочу заполучить тебя любой ценой, звезда моя!
— А морда напополам не треснет?! Давай начнем со звездочек из глаз! — вполне миролюбиво предложила я, приготавливаясь к ежедневной разминке, которой обычно заканчивались наши пикировки.
Это наше словесное па-де-де может длиться бесконечно долго. Если я не могу успокоить мужа, то хотя бы могу попытаться упокоить одного навязчивого демона! Дайте мне хоть что-нибудь!
Демон вскочил, встряхнулся, живо поменял халат на боксерские трусы и майку, и мы немного поспарринговали. Побегали друг за другом, помахали ногами и руками, размяли крылья…
Мне это было просто жизненно необходимо, потому что Никос как раз дочитал до строк: «…Люблю тебя всей душой, твоя Джул!» — и уронил голову на скрещенные руки.
— Никос! — Размашистыми шагами в кабинет зашел Йоргос. — Прекрати киснуть! Я уезжаю в аэропорт встречать родственников. Надеюсь, ты помнишь, что завтра моя свадьба и ты мой шафер?
Казидис повернул голову в его сторону.
— Конечно, дружище, — спокойно ответил мужчина. — Я с удовольствием сдам тебя с рук на руки жене, и ты прекратишь доводить меня своими придирками и оставишь в покое.
— Если считать придирками тот факт, что я заставляю тебя хоть немного есть и спать, — то не надейся! — заверил его Георгиос. — После моей свадьбы тобой займется тетушка Димитра! И уж ей ты не будешь по двадцать раз на день прокладывать маршрут из нескольких букв!
— Не трогай маму! — предупредил Никос. — Ей и так досталось!
— А тебе? — спросил Йоргос, присаживаясь на краешек стола. — Сколько уже можно скорбеть по этой… женщине? Она тебя изводила, дважды бросила, предала, пыталась разорить…
— А еще она меня любит, — тихо прервал поток обвинений в мой адрес Никос.
— Ты уверен?! — Синие глаза Георгиоса потемнели, на челюсти загуляли желваки. Он захотел было проехаться по исчезнувшей миссис Казидис опять, уже развернутым текстом, но, увидев зарождающееся бешенство шефа, передумал.
— Ты уверен в Рыжей? — ответил вопросом на вопрос Ник.
Йоргос посмотрел на него долгим взглядом.
Но когда муж хотел, он умел быть настойчивым:
— Уверен?
— Как в самом себе! — отрапортовал эсбэшник, расплываясь в улыбке. — Потрясающая женщина! Я был бы идиотом, если бы позволил себе ее потерять… — Пауза. — Извини, Ник…
— Почему ты мне тогда отказываешь в том же самом? — гневно поинтересовался Казидис. С надрывом: — Я чувствую — Джул где-то рядом и есть какое-то разумное объяснение происходящему!
— Угу, — не смог промолчать Йоргос. Этот гад прямо-таки сочился издевательским неверием.
Демон поднял вверх два больших пальца в жесте «одобряю!». Я жестоко пнула его ногой.
— Блажен, кто верует! — мрачно заявил родственник, не желая встревать в дальнейшие дискуссии накануне такого знаменательного события, как торжественное принесение в жертву своей личной свободы на алтарь семейного счастья.
Вид у Йоргоса все еще оставлял желать лучшего: следы пыток после слез ангела и хирургического вмешательства сгладились, но далеко не все — некоторые пальцы по-прежнему зияли жуткими шрамами-провалами вырванных ногтей; на лице после происшествия добавилось свежих шрамов; а в шевелюре — снежно-белых пятен седины. Йоргос прихрамывал до сих пор, и движения пальцев левой руки были временами довольно скованными. А правую руку только недавно сняли с лангеты.
Тем не менее изнутри деверь изменился до неузнаваемости. Его лоб разгладился, глаза сияли, а на губах время от времени проскакивало что-то предваряющее искреннюю дружескую ухмылку, пусть пока оформившуюся не до конца и оттого — кривоватую и неуверенную, но зато без привычного яда цинизма и холодного скепсиса.
Господи, сделай так, чтобы этот дуралей вопреки всему был счастлив! Пусть им с Рыжей повезет!
— Верую! — словно солнце в просвет туч, улыбнулся Никос. — Я верю, что мы будем вместе! Мы уже вместе, навсегда.
Можно я пойду долбанусь лбом об стену и сделаю вид, что мне больно от этого?
Демон уже просто истекал крокодиловыми слезами и громко сморкался в клетчатый платок. Еще немного — и начнет кататься по ковру от хохота.
— Ты хоть и ангел, а дура дурой! — весело ухмыляясь, заявил он мне. — Хоть завтра в церкви не оплошай! А то потом принесу второй экземпляр договора и буду зачитывать его тебе вслух три раза в день! Из принципа!
— Отстань! Сгинь, нечистый, — отмахнулась я. И застыла. Боже, он прав! Конечно! В ЦЕРКВИ!
Впрочем, доживем до завтра и проверим…
Совесть — не вампир! Осиновый кол ей не поможет.
Возле Свято-Николаевского кафедрального собора, главного православного храма Нью-Йорка, расположенного в Манхэттене на Пятнадцатой улице, было не протолкнуться.
Чтобы проводить в «последний путь» дорогого родственника и боевого товарища — причем в обоих случаях относительно и жениха и невесты это было отнюдь не преувеличением, — собрались американские и греческие друзья, родственники и сослуживцы. Оба лагеря недолго присматривались друг к другу и вскоре тесно между собой перемешались.
Настолько тесно, что иногда становилось непонятно — на каком языке происходило общение. Впрочем, мужчины нашли универсального переводчика — бутылку с помощниками-стаканами, а женщины разглядывали чужие туалеты и сплачивали ряды на ниве моды и стиля.
Ознакомительная версия.
