Он замолчал, и Эстер, подыскивая ответ, невольно огляделась по сторонам. Начинались сумерки, приходящие, как всегда, очень рано, и тени от камней у края долины расплывались, становясь менее четкими. Костер потрескивал, и негромкие голоса сидевших поодаль и перебрасывающихся медленными фразами людей сливались с шепотом ручья, бегущего за их спинами по скале и впитывающегося в мох. Одинокая звезда, далекая и неяркая, но прекрасно различимая на небе, висела над ущельем, словно отмечая плотно закрытые и полузасыпанные камнями двери Дома Бессмертия.
— Хорошо, ты счастлив здесь, и это прекрасно, — она загоаорила резким тоном, но какой был смысл скрывать от Харальда, что на самом деле чувствуешь? — Зачем тогда делать несчастными других? Никто из нас не хочет здесь оставаться. Разрешите мне войти, все закончится, и мы уедем.
— Сигги этого почему-то не хочет. Он уверен, что ты не справишься.
— Почему вы не дадите мне хотя бы попробовать? — Эстер протянула руки к огню и убрала пальцы, лишь когда жар стал нестерпимым. Странно, что хотя бы немного успокоиться она могла только от физической боли. — Выбора ведь все равно нет, никто другой туда войти не может.
— Не знаю, да в общем, мне это не слишком интересно. Раз Сигги так решил, я сделаю, как он скажет. Если ты хочешь знать мое мнение, девушка из-за моря, любой человек, вошедший в Дом Бессмертия, добровольно от него не откажется. Так что ваша затея изначально бесполезная. А что Сигги не хочет тебя пускать и создавать новых Бессмертных в твоем лице — это его дело.
— Ты на своем острове немного не в курсе, что люди уже добровольно отказывались от Бессмертия, — Эстер поспешно сунула пальцы в огонь, отдернув руку в последний момент. Собственные слова вызвали воспоминания, которые сейчас были ей совершенно не нужны. — Чтобы… чтобы передать его другим.
— Но не на пороге Дома, — равнодушно заметил Харальд. — Я не прав?
— Мне Бессмертие не нужно! Как вы это не можете понять?
— Ты такой же человек, как все остальные.
— А ты нет?
— К сожалению, — Харальд опять приподнял уголок губ с одной стороны, не утруждая себя пояснением сказанного — "к сожалению, да" или "к сожалению, нет". -Самый сильный страх, который живет в человеке — это страх смерти. И вся жизнь, которую люди создают вокруг себя — это попытка его заглушить. Заткнуть темноту ярким светом, оправдать свое существование какими-то смыслами, которые на самом деле исключительно нелепы, убедить себя, что часть его тела и его крови продолжится в других. Люди всеми силами продлевают свой день, только чтобы не думать о том, что ночь тоже существует. И что у нее совершенно другие законы.
— Мне казалось, смерти в первую очередь боятся те, кто уверен, что после нее ничего не будет. Или кто считает, что его посмертие будет ужасным. Кто верит… в наказание после совершенных в жизни поступков.
— А ты хочешь меня убедить, что сама не веришь? Или что полетишь на белых крыльях, пронизанная светом и осыпанная розовыми лепестками?
Эстер даже вздрогнула от неожиданности. услышав от Харальда собственные интонации и манеру говорить.
— Нет, я…
"Раньше я чаще думала об этом — может, потому что, что была другой и лучше, чем сейчас? Или наоборот, думать об этом бесполезно, потому что все равно истины никто не узнает при жизни? Почему я верю в то, что Бессмертие человеку не нужно, потому что он бессмертен и так? Почему никогда не хотела говорить вслух о таких вещах, как будто это самая сокровенная тайна, которую нельзя облекать словами? Почему мне даже никаких доказательств придумывать не надо? И почему тогда я не могу успокоиться, вырвать с корнем и отбросить в сторону страх, который во мне поднимается каждый раз, когда я смотрю в сторону этих дверей в скале? Зачем вообще все это именно мне?"
Харальд слегка наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то.
— Не услышал пока что ясных доказательств, что ты не боишься смерти, девушка из-за моря. Попробуй сделать так, чтобы я поверил в это, и ты пойдешь дальше.
— Прекрасно! — Эстер постепенно начала приходить в свое прежнее состояние. — Предлагаешь мне совершить ритуальное самоубийство, чтобы ты убедился в моем бесстрашии? Надо только выбрать наиболее эстетичный способ, а то как-то неудобно входить в Дом Бессмертия с высунутым языком или волоча за собой кишки. Правда, он у вас такой неказистый, никакого величия, что, может быть, и так сойдет.
Сидящий поодаль Корви, у которого было хорошо развито писательское воображение, внезапно поперхнулся куском жареной колбасы, из чего можно было сделать вывод, что он подслушивал весь разговор до последнего слова.
— Странно, — Харальд даже не изменил тона, видимо, в числе необычайных способностей черная повязка награждала его иммунитетом к выходкам Эстер. — Как же ты сможешь идти, если будешь мертвая? Постарайся подумать еще, пока у тебя не очень хорошо получается.
— А как ты поймешь, что я не испытываю страха смерти? Ты в таком случае сам не должен его чувствовать. А разве такое возможно?
— Сильнее всего пугает неизвестность. Люди боятся мира мертвых потому, что ничего толком о нем не знают. Кроме собственных глупых выдумок, конечно.
— А ты знаешь?
Неожиданно Эстер ощутила страшную усталость от безнадежности. По ногам пошла дрожь, словно она только сейчас спустилась с крутого склона, и она незаметно стиснула колени. Чего она, в самом деле, добивается, пытаясь пробиться в какую-то полуразрушенную дыру в горе мимо законченного умалишенного? И не говорят ли подобные поступки очень выразительно об истинном состоянии ее собственного душевного здоровья?
— Мир дня и мир ночи существуют каждый сам по себе, хотя и переплетаются очень тесно. Правда, мало кто из их обитателей это замечает. Только такие, как я, кто сидит на границе, могут посмотреть в обе стороны и одинаково беседовать как с мертвыми, так и с живыми. У мертвых нет ничего такого, чего следует бояться, но там все другое, и объяснять это людям бесполезно. Это вне их понимания.
— Ты очень убедителен, — Эстер из последних сил сделала еще одну попытку, но ее не оставляло ощущение. что она проталкивается вперед в каком-то густом желе. — Я внимательно тебя выслушала и больше не пугаюсь. Пропусти меня, хотя бы ради сознания того, что не зря применял свое красноречие.
— Знаешь, почему я все еще трачу на тебя время? — Харальд еле заметно покачал головой, повернувшись в сторону, где внезапно стали четко различимыми две фигуры в застегнутых доверху куртках, не снимавшие рук со стволов бластера. — Обычно мне очень тяжело в присутствии людей из-за моря. У вас слишком… буйнве желания, вас всех прямо перекашивает от стремления получить что-либо. Но мне так и не удалось понять, зачем тебе это нужно. Ты хочешь уничтожить Бессмертие, но неясно, для чего. Логично было бы, чтобы оно никому больше не досталось. Но в тебе совсем нет ненависти. Даже сильной неприязни и зависти нет, а таких людей я встречал очень редко. Ты так рвешься в Дом Бессмертия, а сама-то понимаешь, зачем?
