Мэрион Брэдли - Королева бурь

Донел уже был там, вместе с лордом Алдараном и несколькими женщинами из свиты Дорилис, включая учительницу музыки — молодую женщину из рода Дерриелов. Сумрачно-прекрасная, с темными волосами и длинными черными ресницами, она чем-то напомнила Эллерту Кассандру, хотя между ними не было сходства. Однако когда леди Элиза склонилась над ррилом, настраивая инструмент, он заметил, что у нее тоже по шесть пальцев на руках. Ему вспомнились слова, сказанные Кассандрой незадолго до свадьбы: «Может быть, наступит время, когда мы будем слагать песни, а не воевать!» Как мимолетна была эта надежда! Они жили в стране, раздираемой войнами между Доменами. Кассандра находилась в Башне, осажденной аэрокарами и вражескими войсками; в горах бушевали лесные пожары и сверкали гигантские молнии. Пораженный, Эллерт обвел взглядом тихую комнату, спокойные голубые небеса, дальние холмы за окнами. Ни грома войны, ни малейшего признака тревоги. Опять его проклятое предвидение!

Леди Элиза последний раз пробежала пальцами по струнам арфы.

— Пой, Дорилис, — сказала она.

Голос девочки, нежный и скорбный, завел старую песню:

Эллерт подумал, что песня о безнадежной любви и печали должна звучать неуместно в устах юной девушки, но красота голоса Дорилис очаровала его. Этой осенью воспитанница Ренаты заметно выросла, ее грудь, хотя и небольшая, уже почти сформировалась, а стройное тело соблазнительно округлилось. Она по-прежнему оставалась длинноногой и неуклюжей, но обещала стать высокой женщиной. Уже сейчас она была выше Ренаты.

— В самом деле, дорогая, мне кажется, ты унаследовала несравненный голос своей матери, — произнес дом Микел, когда девочка закончила песню. — Ты не споешь нам что-нибудь менее грустное?

— С удовольствием. — Дорилис взяла ррил у леди Элизы, слегка подправила струны, а затем начала небрежно перебирать их, напевая комическую балладу. Эллерт часто слышал эту песенку в Неварсине, хотя и не в стенах монастыря. В ней рассказывалось о брате Доминике, таскавшем все пожитки в карманах рясы, как и подобает доброму монаху.

Среди слушателей послышались смешки. Нелепый перечень вещей, помещавшихся в карманах легендарного монаха, рос.

Дорилис сама с трудом сохраняла невозмутимое выражение лица, когда кто-то особенно громко хихикал или ее отец, закинув голову, разражался лающим смехом. Она запела новый куплет:

Внезапно девочка замолчала на полуслове. Дверь комнаты распахнулась, и лорд Алдаран в гневе повернулся к герольду, явившемуся без предупреждения.

— Варлет! Как ты осмелился войти в комнату молодой леди подобным образом!

— Почтительно прошу прощения, но дело крайне важное. Лорд Скатфелл…

— Полно, — раздраженно бросил лорд Алдаран. — Если бы даже он стоял у моих ворот с сотней солдат, это не послужило бы тебе оправданием за столь вопиющую невежливость!

— Он направил вам послание. Его гонец говорит о каких-то требованиях, мой лорд.

Микел Алдаран встал и поклонился леди Элизе и дочери с такой учтивостью, как если бы маленькая гостиная Дорилис была приемным залом.

— Прошу меня извинить, высокородные леди. Я ни в коем случае не стал бы прерывать музыку и ваше пение из-за таких пустяков. Но теперь, дочь, я вынужден попросить у тебя разрешения удалиться.

На мгновение Дорилис замерла с открытым ртом: отец просил разрешения у нее! Впервые лорд Алдаран включил ее в формально-вежливое обращение, принятое среди взрослых. Но правила поведения, усвоенные от Маргали и Ренаты, быстро пришли на помощь. Она так глубоко присела в реверансе, что едва не опустилась на колени.

— Вы вольны приходить и уходить по своему усмотрению, сир, но прошу вас вернуться, когда вы освободитесь.

Дом Микел склонил голову.

— Разумеется, дочь моя. Еще раз примите мои извинения, леди, — добавил он, поклонившись Маргали и Ренате, и повернулся к Донелу: — Следуй за мной.

Когда они ушли, Дорилис попыталась возобновить пение, но приподнятое настроение ушло безвозвратно, и в итоге ей снова пришлось остановиться на полуслове. Эллерт вышел во двор, где собрался эскорт дипломатической миссии из Скатфелла. Он различал значки разных горных кланов. Изредка ему чудился блеск оружия, но картина переливалась и смещалась, как поверхность воды под солнцем, и, когда взгляд вновь падал на то же место, он не находил там того, что видел секунду назад. Хастур знал, что ларан рисует события, которые могут никогда не произойти, и пытался нащупать среди них верный путь, заглянуть в будущее. Но он был слишком встревожен и воспринимал эмоции, окутывавшие людей Скатфелла подобно темному облаку.

Война? Здесь? Эллерта пронзила горечь при мысли о том, что мир, длившийся все лето, теперь уходит безвозвратно. «Как я мог сидеть без дела, когда мой народ воюет, а мой брат готовится к борьбе за корону? Разве я заслужил этот покой, когда даже моя любимая жена подвергается ужасам и опасностям». Он уединился в своей комнате и попытался успокоить себя неварсинскими дыхательными упражнениями, но никак не мог сосредоточиться. Видения войны, бурь и разрушений проплывали перед мысленным взором. Эллерт был рад, когда через некоторое время слуга пригласил его в приемный зал лорда Алдарана.

Он ожидал встретиться с посольством из Скатфелла, но в зале не было никого, кроме самого Алдарана, с мрачным видом сидевшего в своем высоком кресле, и Донела, нервно расхаживавшего взад-вперед. Увидев Эллерта, Донел бросил на него быстрый взгляд, благодарный и умоляющий.

— Входи, родич, — пригласил дом Микел. — Ныне мы и впрямь нуждаемся в твоем совете. Не присядешь ли?

Эллерт предпочел бы стоять или двигаться, как Донел, однако сел на указанный лордом Алдараном стул. Старик уперся подбородком в ладонь и погрузился в глубокое раздумье.

— И ты тоже садись, Донел. Ты доводишь меня до белого каления, когда мечешься словно берсеркер!