«О темно-рыжая богиня, наша разлука продлилась сотни миллионолетий, и все это время я думал лишь о вас».
Медленно, неторопливо они ходили вокруг меня, и круги становились все теснее, пока их тела не стали касаться друг друга и даже иногда толкать меня то с одной, то с другой стороны. Их спокойные золотые глаза горели, как ветром раздутые угли. Запах их женских органов опьянял. Игриво и застенчиво они обнажали свои острые белые клыки. Я понимал, что это момент величайшей опасности. Они так долго меня ждали, что, покажи я сейчас хоть малейшую слабость или торопливость, они в своем разочаровании бросились бы на меня и разорвали в клочья.
«Разве ты не хочешь спросить, были ли мы тебе верны?» — спросила лучшая из них охотница и куснула меня в бедро.
«Будь у меня нужда задавать такие вопросы, я бы в вас не влюбился, о мое плотоядное сокровище».
«Но был ли верен нам ты?» — спросила самая умная.
«Но ведь я жив еще, верно?» — спросил я. О, я был бесстрашен! Я встряхнул своей гривой, чтобы дать им ею полюбоваться. Я встал и потянулся, чтобы они могли видеть мускулистое совершенство моего тела. «Вам хватило бы единственного взгляда, чтобы узнать о моем негодяйстве. Ваши зубы сомкнулись бы у меня на глотке. Ваши когти распороли бы мою шкуру, так что кровь моя хлынула бы на землю. Но я еще жив».
Мои слова взволновали их и возбудили. Раздалось громкое девятигласное рычание. Потом вперед вышла самая застенчивая из них и застенчиво пробормотала: «В таком случае ты можешь нас иметь». Я не шелохнулся, а только спросил: «Когда?» Они весело, с уважением переглянулись, и я понял, что прошел последнее и самое хитро задуманное испытание. Самая из них хорошенькая потупила глаза и сказала: «Сейчас».
Там же и тогда же мы справили нашу свадьбу, и наш брак был долгим и счастливым. Затем — не так уж и давно, в моем понимании этих вещей, но за пределами памяти вашего племени — дамы мои понесли. А ведь известно, что во время беременности особи женского пола наиболее уязвимы. И хотя мало кто из живых существ рискнет напасть на таких, как они… Когда время беременности измеряется в зонах, не стоит пренебрегать и самой малой вероятностью. Поэтому, как то водится у нашего племени, они нашли подходящую гору и вырыли под ее корнями глубокие норы, чтобы спать там в ожидании родов.
А я охранял их покой.
Иногда я отлучался на охоту или по естественным нуждам, но отлучки мои были краткими. Каждый такой раз я сажал для измерения времени яблоню, способную давать семена и продолжать свой род. И ни разу не случилось, чтобы к моему возвращению яблоневый лес погиб, настолько был я бдителен.
Но однажды, вернувшись после краткой отлучки, я увидел, что гора наполовину срыта, а каменщики, плотники и каменотесы строят массивное здание на том самом месте, где затаились в глубине мои возлюбленные жены! Руководил же всем этим некий монарх, необычайно высокий и статный по вашим меркам, хотя жалкая козявка — по моим.
«Что это?» — спросил я царька. Он был из ваших, из плотских, появившихся в мире совсем незадолго до этого.
Немного нервически — потому, наверное, что я сбил его с ног и слегка придавил к глине лапою, предотвращая любую попытку бежать, — Нимрод (так, он сказал, его звали) рассказал мне о своем грандиозном проекте и его священном предназначении, о многочисленных пророчествах его срединного положения в судьбе Тысячи Рас и неизбежном его владычестве надо всем земным шаром, об изяществе его архитектуры и так далее. Во время нашей беседы сопровождавшие его солдаты осыпали меня дротиками и стрелами, каковые, конечно же, отскакивали от моих боков, не причиняя мне никакого вреда, я же ждал, а когда они утратили осторожность и подошли ко мне слишком близко, раздавил их в кисель. Однако Нимрода я не убил, потому что при любых обстоятельствах мой контроль над собой абсолютен.
С помощью своих зодчих, чертежей и множества страстных клятв Нимрод сумел убедить меня, что фундаменты Вавилона уходят под землю не так глубоко, чтобы причинить какой-либо вред моим спящим женам. А по здравом размышлении я даже решил, что строительство над их укрытием столь массивного города только обеспечит им еще большую безопасность от любого ущерба.
И я смирил свой гнев. А теперь наконец-то время моих жен пришло. Наверное, ты и сам иногда замечаешь легкую дрожь, пробегающую по башне, слышишь, как поскрипывает ее стальной каркас. Это значит, что у одной из них начинаются схватки. Когда-нибудь — может быть, завтра, может быть, через сто тысяч лет — мои жены начнут рожать; серьезного времени это не займет, и примерно через неделю все будет кончено. Тогда они стряхнут лежащий на них груз кирпича и камня, Жуткая Башня обрушится и все ее жители погибнут. Мои жены выйдут из нор на поверхность и попиршествуют трупами, а я оближу своих детенышей, чтобы вдохнуть в них жизнь. Но счастливый день еще впереди, и я терпеливо жду. Я нанялся сторожить эту библиотеку, и хотя мой оклад смехотворно мал, мои нужды тоже невелики. Кое-как хватает. Я буду ждать, сколько потребуется. Я — само терпение.
Какое-то время Вилл молчал. Затем он кивнул на второго льва и спросил:
— А твой напарник? У него что, все то же самое?
— У него? — удивился лев. — Не знаю. Я никогда у него не спрашивал.
— Ясно, — кивнул Вилл и вернулся к чтению. Согласно руководству, гиппогрифы едят как овес, так и мясо. И торговцев зерном, и торговцев мясом в Вавилоне более чем хватало, однако можно было не сомневаться, что Алкиона пользуется услугами поставщика, имеющего в предложении и то и другое. Загон для гиппогрифов должен иметь как доступ к открытому небу, так и травянистую площадку для выгула. Это была вторая ниточка. Жуликоватую эльфийскую девицу, играющую роль великосветской особы, обнаружить совсем не так трудно, как ей то, наверное, кажется. Стоит поискать ее через шорников. Гиппогрифы встречаются куда реже, чем их предки, грифы и лошади, а потому и сбруи для них готовят очень немногие мастера.
Алкиона, конечно же, прибегает к услугам самого из них лучшего.
Чтобы просмотреть все отобранные книги, Виллу потребовалось несколько часов. Он отложил «Аристократию небес», встал, зевнул, потянулся и собрал книги в пачку, чтобы сдать их в библиотеку. Он успел подняться только на пару ступенек, когда в ноги ему врезался ребенок.
— Дядя Вилл! Дядя Вилл! — Это была, конечно же, Эсме. Слегка отдышавшись, она сказала: — Деда сказал, чтобы ты не ходил домой. — В эти дни Эсме думала, что Нат ее дедушка. — Он говорит, что это важно.
Вилл наклонился, чтобы разговаривать с ней, глядя ей в глаза.
— А когда он это говорил? Недавно?
