Ознакомительная версия.
Приложив палец к овальному пятну света на панели, я почувствовал легкий укол и, вдохнув поглубже, глядел на монитор, ожидая сообщения о том, что ДНК не соответствует владельцу корабля и меня немедленно распылят на атомы.
Прошла секунда. Другая.
Я уже готов был вскочить на ноги и бежать прочь, как вдруг по экрану забегали мелкие строчки. Прочитав их в первый раз, я моргнул, подумав, что, вероятно, нервное перенапряжение все же сыграло со мной злую шутку, но перепроверив данные, удостоверился, что вовсе не ошибся. Защитная система корабля оказалась полностью снята, а надпись гласила: «ДНК тест пройден. Совпадение 100 %. Личность подтверждена как Сет Эпине».
Вот так сюрприз. Не сказать, что приятный, но интригующий без сомнения. Никогда бы не подумал, что Аверре станет оставлять для меня лазейку в системе защиты собственного корабля. Я считал, он мне не доверяет. Но, с другой стороны, и инфочип не мог остаться сам у недобитого аборигена, так что некоторая и довольно своеобразная закономерность прослеживалась. Выходило, что все подстроено нарочно моим собственным наставником, и для чего? Чтобы я отправился к махди вооруженным информацией. Но отсюда вытекает, что он-то и убил госпожу Бабор, положившую глаз на чип… А разве это логично? Зачем Аверре предпринимать столько усилий и все ради того, чтобы подкинуть мне чип, который он сам же всеми силами не желал отдавать?
Голова пошла кругом. Я откинулся на спинку кресла и сжал виски пальцами. Ясно же, что чего-то в этой цепочке не хватает. Знать бы еще чего…
Достав инфочип из-за пазухи, я вставил его в считывающее устройство и принялся ждать, когда данные загрузятся. Нелепое предчувствие родилось, когда я нетерпеливо ерзал в кресле. Ощущение напоминало скомканный листок бумаги, неторопливо разворачивающийся в животе. Что-то сейчас будет…
И действительно: загудел, разогреваясь, проектор. Я даже на секунду решил, что он принимает от кого-то сообщение, и лишь позднее оказалось, что голограмма инициирована инфочипом. Программа, записанная на нем, активировала виртуального проводника, но каково же было мое удивление, когда в лице спроецированной в воздухе оболочки, я узнал собственную мать. Сначала голограмма оказалась размытой, но довольно быстро настроилась, добавив резкости, явив до скребущей боли в сердце знакомое с самого детства лицо молодой и красивой женщины с копной темных волос и такими же темными и большими, но добрыми глазами.
Сердцебиение зашкаливало до предела, в висках застучало молотками. Вдохнуть удавалось через раз и в глазах предательски щипало.
— Мама? — узнать свой собственный голос в ту минуту стало невозможно. Дрожь в теле отразилась на нем, превратив в еле слышимое блеяние.
Изображение мамы улыбалось, не реагируя на вопрос. Она молчала, глядя прямо на меня ничего не выражающим взглядом и отзываясь щемящей болью в груди. Я не обратил внимания на слезы, сами собой покатившиеся по моим щекам.
— Инициация программы, — вдруг откликнулась голограмма. — Проверка совместимости кодов. Совпадение сто процентов. Доступ открыт.
Я какое-то время не понимал, что происходит, и потому повторил вопрос:
— Мама? Что это?
Изображение мигнуло, как будто обдумывало ответ.
— Это блок памяти, который я создала специально для тебя, — голос, сказавший это, уже не был холодно-электронным, а наполнился родной и ужасно близкой теплотой, что жила в потаенном уголке моей памяти. — Здесь мои письма, заметки и воспоминания об экспедиции на Боиджию. Если ты их сейчас слушаешь, значит, ты уже достаточно повзрослел, чтобы понять, а я… — тут голограмма запнулась, — …а меня, скорей всего, уже нет среди живых.
Странные слова, заставили мои внутренности упруго сжаться, словно их все перетянули невидимые жгуты, но слушать я не переставал, впитывая каждое слово как губка.
— Если это так, то Батул потерпел поражение, — продолжала тем временем голограмма. — Но это не означает, что он больше не будет пытаться. Я достаточно хорошо его знаю, чтобы понимать: в следующий раз он возьмет с собой тебя, и поэтому я хочу, чтобы отправившись с ним, ты был готов к тому, к чему не была готова я. Допустить твоей смерти я не могу даже в воображении. Потому-то никогда ему о тебе не говорила. И все-таки… — последние слова мама произнесла как будто себе. — Что если она расскажет?.. Но даже если и нет, то лучше уж я перестрахуюсь… на всякий случай…
Изображение немного задрожало и заговорило дальше:
— …Конечно, есть вероятность, что он не сумеет тебя убедить отправиться с ним, даже если и все узнает… Хотя я уверена, что сам ты на месте усидеть не сможешь и сделаешь все, чтобы оказаться подальше от Бавкиды, — в этом месте смешок голограммы был почти как настоящий. Мое сердце тихонько ёкнуло. — Я постараюсь сделать так, чтобы эти записи попали к тебе до того, как ты окажешься втянут во все это и… ты смог трезво оценить ситуацию, принимая верные решения, как я тебя всегда учила, обдумав все варианты и не доверяясь слепо суждениям человека, которого никто из нас по-настоящему не знает. Своих ошибок я до этого не видела, но ты их, пожалуйста, не допусти. Прослушай мои письма целиком, и… я люблю тебя, сынок.
Голограмма замерла.
Жгуты грозили порваться, вместе с сердцем и легкими. Отвернувшись от панели, я резко вскочил и выбежал из рубки — ужасно не хватало воздуха. Опустившийся трап позволил боиджийской ночной прохладе наполнить корабль. Я простоял, прислонившись спиной к краю переборки, с закрытыми глазами вдыхая воздух, продолжая не замечать безудержно льющихся по щекам слез. Раньше-то я по глупости считал, что вовсе не способен плакать.
Маму я знал очень мало. Те первые десять лет своей жизни, что мы провели вместе, казались далеким смутным сном, постепенно тонувшим в глубине туманного океана памяти. У меня больше ничего не было, кроме чувства вины за собственный эгоизм и того теплого чувства, оставленного ею перед тем, как навсегда исчезнуть.
Возвращение в рубку было сродни героическому подвигу, но с этим я справился. Сжимая в руках стаканчик со стимулирующим коктейлем, производимым пищевой автоматикой корабля, я уселся обратно в кресло и снова уставился на мать. Она смотрела на меня неизменная, точно живая, и ждала.
— Активируй первое письмо, — судорожно вздохнув, сказал я.
Снова рассеявшись на секунду, голограмма вернула резкость и заговорила спокойным размеренным тоном записавшей ее Сол Эпине:
— Сет, милый, прости, что узнаешь обо всем таким вот образом. Ты, должно быть, думаешь: что я за мать, раз не взяла тебя с собой? Мне действительно ужасно жаль, но, кажется, иного выхода просто не существовало. Знаю, слова звучат банально, но я хочу, чтобы ты понял: все, что я сделала, я сделала ради тебя. Прости меня, если можешь. А если не можешь, то, хотя бы, просто послушай то, что я хочу тебе рассказать.
Ознакомительная версия.
