Эгин покраснел до корней волос. Чего, кстати сказать, с ним не случалось едва ли со дня знакомства с Овель исс Тамай.
– Говоря по правде, нет, ведь я даже не знаю как тебя зовут. А называю тебя, как и все, Прокаженным, – в крайнем смущении сказал Эгин.
– То-то же, – без осуждения и совершенно беззлобно сказал Прокаженный. Видимо, человеческие слабости и пороки давным-давно перестали будить в нем что-то сходное с простым человеческим осуждением. – Мои родители назвали меня Авелиром. Проказой же я не болен и никогда не болел. Хотя ты можешь звать меня так, как тебе больше нравится. Прокаженным, Чумным, Косым или даже Хромоногим.
x 5 x
– Скажи-ка… Авелир… – старательно проговорил имя Прокаженного Эгин, – а костерукие – это плод магического таланта твоего брата?
– В некотором роде да. У него много разных талантов. Но только от них земле и людям больше горя, чем радости.
– Так значит все, что произошло там, в Вае, тоже сделал он?
– Нет, если бы все зло этого мира сосредоточилось в Ибаларе, жить стало бы куда как легче. Потому что мы бы с тобой знали, как уничтожить все зло мира. А так – нет, ибо ни я, ни мой брат не всеведущи, Эгин. Но я совершенно уверен в том, что шардевкатраны не входили в планы Ибалара, а даже, напротив, были им помехой. Для того, чтобы начать войну с Вараном, причем начать ее, насколько я могу судить, не просто так, а с уничтожения верхушки Свода Равновесия, Ихше и Ибалару достаточно одних костеруких… Но, не исключено, я ошибаюсь. Я не видел своего брата уж весен восемь. Время меняет все. Может, норов Ибалара переменился и он на старости лет решил заняться воспитанием шардевкатранов…
Эгин промолчал. Да уж, внушительная дилемма, нечего сказать. То ли заняться воспитанием шардевкатранов, то ли переделыванием живых людей в мертвецов, а мертвецов – в живых мертвецов, понимаешь ли…
– Выходит, ты с Ибаларом в ссоре? – спросил Эгин, дабы не продолжать темы, от которой у него непроизвольно шел мороз по коже.
– В ссоре? – переспросил Авелир. – Не-ет. Ссорятся школьники из-за острого грифеля. Ссорятся наложницы, не поделившие милости покровителя. Ссорятся мужчины, не знающие цены словам. Мы с Ибаларом враждуем. И, увы, эта вражда не может быть остановлена мной, ибо не мною начата. Я сделал для Ибалара больше, чем брат может сделать для брата… – задумчиво сказал Авелир и, по всему было видно, мысли его были далеко, во временах героических, загадочных и грустных.
– Прости за нескромность, Авелир, но я должен это знать. Что такого сделал ты, чего брат не может сделать для брата?
– Не надо извинений. Я морочил тебе голову целых девять дней и с моей стороны было бы верхом подлости таить от тебя что-то важное. Итак, где-то восемь весен тому назад я поделился с Ибаларом своим бессмертием.
– Постой, но вы же, по твоим словам, близнецы. Разве могло случиться так, что один из вас получил проклятый дар бессмертия, а другой – нет? – с сомнением спросил Эгин.
– Разумеется, мы получили его оба из рук нашей матери. Но бессмертие не означает неуязвимость… Ибалар был убит, а я остался жить. И когда я, старый прекраснодушный дурачина, расчувствовался над его безжизненным телом в сердце Мертвых Болот, я подумал – на что мне бессмертие, если мой единственный брат, моя половина, пусть черная, но все-таки половина, проваливается на моих глазах в бордовую бездну небытия, из которого возможен возврат только той души, которая черна еще более, чем поглощающая ее бездна. Тогда я подумал: что ждет моего нечестивого брата в посмертии? И ответил себе – ничего хорошего, ибо такова была жизнь Ибалара. И я решил дать ему вторую жизнь в надежде, что она будет благородней и светлей первой. В общем, я потерял свое бессмертие, обменяв его на две смертных жизни. Одну для себя, другую для Ибалара. Но, как оказалось очень скоро, это была очень наивная и совершенно никчемная трата времени и сил…
– Если я верно понимаю законы бытия, ваши жизни теперь связаны «цепью теней»? И смерть одного из вас повлечет за собой смерть другого? Верно? – с надеждой спросил Эгин, гордясь своими недюжинными для двадцативосьмилетнего варанца познаниями в вопросах запредельного.
– Все верно, Эгин. Поэтому-то я до сих пор и жив. Ненависть Ибалара ко мне велика настолько, что, не будь «цепи теней» между нашими душами, он вовек не оплошал бы так, как то было в последние недели. Он попросту подослал бы ко мне убийц и те покончили бы со мной раз навсегда. Или не поленился бы прийти самостоятельно…
– Не прибедняйся, Авелир, – запанибратски начал Эгин. – Я видел тебя в бою и должен сказать, что тебя не так-то уж легко убить. Мне, например, это было бы не под силу.
Авелир снисходительно улыбнулся и положил руку на плечо Эгина, будто собирался поделиться с ним каким-то своим секретом.
– В своей первой жизни Ибалар был настоящим воином. Куда было мне с ним тягаться! Если сравнивать наши умения, то я, признаюсь сразу, едва ли был достоин чести идти к Ибалару в оруженосцы. Но его все-таки убили! – прошептал Авелир и многозначительно поднял в небеса свой маленький палец.
– Кто же этот мастер меча? – не удержался Эгин, который всегда ревниво относился к чужой славе.
– Да так, один юноша небесной красоты, – нарочито небрежно ответил Авелир и вновь уставился вниз, на кедровую рощу.
x 6 x
Юноша небесной красоты… В Варане немало красивых, статных и просто миловидных мужей, мальчиков и юношей. Но «юношей небесной красоты» игриво называли в столице отчего-то лишь одного. Да и то – шепотом, в придворных кругах. В общем, Эгин знавал одного такого. То есть даже не знавал, а знает. Он жив и по сей день. Его имя…
– Ну да, Эгин, это Лагха Коалара, – тотчас же согласился Авелир. – Кстати, это имя дал ему Ибалар.
Эгина словно громом поразило. Да, Медовый Берег, вырядившийся в одежку скучного захолустья, мало-помалу скинул все свое тряпье и превратился едва ли не в пуп земли. Здесь, видите ли, плодятся невиданные и грозные шардевкатраны, здесь как ни в чем не бывало разгуливают Переделанные Человеки, здесь добывают загадочный мед, за которым, кажется, не охотится только ленивый. И ладно бы только это. Здесь, оказывается, и сам Лагха Коалара известен даже горным отшельникам, показательно равнодушным ко всем мирским делам… И тут Эгину вспомнилось еще одно обстоятельство, которое, материализовавшись, обожгло его грудь холодом металла. Холодом медальона. Он все еще был с ним.
– Послушай, Авелир, – начал Эгин, пряча глаза в смущении. – Вот уже больше недели как мы с тобой заодно. Ты три раза спасал мне жизнь. Ты заботился обо мне как друг, утешал меня как брат, а сейчас ходишь за мной, раненым, словно родная мать. Я же пока не сделал для тебя ничего достойного упоминания.
