— Цистру какое имела право трогать?! — продолжал Олешек.
— Ой, да подумаешь! — Велина поправила косу. — Что ж ты жадный такой? Уж и потрогать нельзя!
— Я свою цистру никому не дам! — гордо заявил певец. — Разве что Годимиру приходилось. И то сердце кровью обливалось!
— Ну, хочешь, я прощенья попрошу? — шутливо подбоченилась сыскарь. — Подумаешь, в руках подержала…
— Ты подержала? Нет, вы послушайте, она подержала! А я потом настраивал полдня! Оно мне надо?
— Слушай, шпильман, ты бы спел лучше! — почесал бороду Ярош. — Это у тебя душевнее выходит, чем ругаться.
— Спеть? — Олешек улыбнулся. — Пожалуй…
Он потянул цистру с боку наперед. Тронул струны.
— Прекрати! Только музыки нам не хватало! — раздался звучный голос.
Невысокий широкоплечий загорец с белыми усами, длиннющим белым чубом и подбритым затылком вышел из шатра. Встал — руки в боки, прищурился. По черной с серебряными копьями суркотте Годимир догадался, что это и есть боярин Бранко.
— Словинец, заречанин и поморянка… — задумчиво протянул командир загорского войска. — Вот уж странная компания.
— Этот рыцарь — мой друг! — тут же расправил плечи Олешек. — Мы с ним вместе столько пережили!
— А за девицу я ручаюсь, — из-за спины Бранко вынырнул рабро Юран. — Сирота и так натерпелась… Думаю, загорское рыцарство должно показать себя с лучшей стороны.
— А за этого, бородатого, кто поручится? — Боярин ткнул пальцем в Яроша.
— Дык… я человечек невеликий… — с видом растерянного деревенского дурачка произнес Бирюк. — За два… это… десятка скойцев согласился… это… пана рыцаря благородного… к горам свесть… Да обратно… это… знамо дело… Дык, мне денежку отсчитает пущай… И чего за меня ручаться?
Олешек застыл с разинутым ртом.
Боярин Бранко сжал губы, отчего ниже усов его пролегли глубокие складки, нахмурился.
— Хватит языком молотить попусту. Ты же Ярош Бирюк? Так? И не вздумай юлить!
— Хорошо, не будем по ушам друг другу топтаться старыми опорками. Я — Ярош. Не знаю, откуда ты про меня узнал…
— А вот от него, — боярин бесцеремонно ткнул пальцем Олешеку в живот. Шпильман охнул и согнулся. — Любит наш музыкант языком потрепать. Особенно за кубком вина, а уж вино в Загорье… — Бранко причмокнул.
— Вы трое можете быть полезны нам, — из шатра наконец выбрался рабро Лойко.
— Чем? — удивленно проговорил Годимир.
— Ты же бывал в Ошмянах, рабро Годимир? — прямо в лоб спросил Красный Орел.
— Бывал. Ну, так и Олешек тоже бывал…
— Олешек кроме своих струн не замечает ничего. Вот спроси его — сколько ворот в Ошмянах, какая стража на каждых?
Шпильман пожал плечами:
— Одни, по-моему… А стражников… Четыре. Нет, восемь…
— В мирное время — шесть, — сказал Годимир. — Сейчас, наверняка, не меньше дюжины.
Ярош толкнул его в бок. Ты что, мол, делаешь? Рыцарь захлопнул рот так, что клацнули зубы.
— Это не предательство, — мягко заметил боярин. — Ты же не вассал королевы Аделии.
— Это как поглядеть, — набычился словинец.
— Дело твое, — Бранко махнул рукой. — Захочешь помочь, поможешь. Нет — езжай молча. А отпустить я вас все равно не могу.
— Слишком многое вы видели, — добавил рабро Лойко. — А, тем паче, рабро Юран говорил, что вы обвинение Сыдору выдвинули?
— Да! — звонко воскликнула Велина. — Я его обвиняю! Где он?
— И я тоже, — поддержал девушку Годимир. — Готов потребовать Господнего суда!
— Потребуешь, — кивнул боярин. — Но не сейчас. После того, как Ошмяны завоюем. Хотя я рассчитываю обойтись без кровопролития.
«Конечно, — подумал драконоборец, — ты ж заречан уже подданными своего короля видишь. А собственных кметей убивать глупо».
— Рабро Сыдор поехал вперед нас на Ошмяны, — пояснил Юран, глядя почему-то только на Велину.
— Надеюсь, в случае его успеха, забот нам этот городишко не доставит, — прервал полусотника Бранко. — А вы поедете с нами. Можете выбрать — в качестве гостей или в качестве пленников. В Ошмянах, думаю, много прояснится.
Боярин, не прощаясь, развернулся на каблуках и скрылся в шатре. Рабро Лойко отстал от него всего лишь на долю мгновения.
— Не скажу, что я не рад, — развел руками рабро Юран. — Ибо я благодарен боярину Бранко — его решение даст мне возможность видеть тебя каждый день. — Он поклонился Велине.
Девушка смущенно улыбнулась, зарделась и отвернулась.
Ярош забурчал едва слышно — захочешь, не разберешь.
Олешек пробежал пальцами по струнам. Раз, другой… Откашлялся.
— Маленькая канцона, пан Годимир. Надеюсь, ты меня поймешь…
Он запел:
— Терпение, мой друг, терпение…
Терпи, когда вокруг чума,
Разруха, голод, боль и тьма,
И безвремение…
Терпение, мой друг, терпение…
Когда бороться нет уж сил
И убегает кровь из жил,
В душе сомнение…
Терпение, мой друг, терпение…
Терпи, когда надежды нет
И помутился белый свет —
Небес затмение…
Терпение, мой друг, терпение…
Терпи, не сдайся без борьбы
Ты под ударами судьбы —
Придет везение…
Терпение, мой друг, терпение…
И повернет река лицом
Ладью с измученным гребцом
Вдоль по течению…
Терпение, мой друг, терпение…
Несправедливость прочь уйдет
И вновь удача промелькнет
Хоть на мгновение…
Терпение, мой друг, терпение…
Терпи, когда все хорошо,
И, кажется, себя нашел…
Ах, самомнение!
Стихли последние звуки.
Юран томно вздохнул:
— Ты бы что-нибудь веселое спел… — Он бросил косой взгляд на Велину. — Чтобы девицу развеселить!
— Веселое после войны, рабро Юран! — сказал, как отрезал, шпильман. — Надеюсь, ты не будешь возражать, чтоб я своих друзей пристроил где-нибудь?
— Само собой! — сделал широкий жест загорец. — Только в присутствии десятка моих дружинников.
— Да хоть сотни! — Годимир пожал плечами. — А кормят ли у загорцев?
Олешек закивал и с довольным лицом побежал вперед. Остальные потянулись за ним. Сперва драконоборец, за ним — Ярош. Следом за разбойником Велина, а за ней, как хвостик, выглядевший немножко не в себе рабро Юран герба Млок. Черно-желтая ящерка шевелилась на его груди, как живая.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
СНОВА ВМЕСТЕ
Плохо смазанная ось повозки слегка поскрипывала. Звук противный, но с скрипением конопляной веревки по дереву не сравнить. Под визжание тележного колеса можно даже прикорнуть. Собственно, Годимир, попав к загорцам, отъедался и отсыпался. Хорошо Ярош сказал — уничтожая вражеские харчи, ты приближаешь его поражение.
