Ознакомительная версия.
На середине моста бег и дыхание его замедлились, а на чужую землю он даже и ступить с моста не сумел: замер неподвижно. И вся природа замерла. Почти вся. Старая горбатая бабка шла, помогая себе клюкой против неровностей почвы, шла и остановилась. Синие глаза ее задержались на бездыханном теле.
– Вот ты где лежишь, мальчик. Когда-то ты думал, что нет предела сил твоим и мощи твоей – а вот же он, предел-то… Сил в тебе совсем-совсем не осталось и жизни тоже. Хотя… Надо же! Одна единственная искорка запуталась, глупая, и никак выхода не найдет, я ее чую… Да ведь и немудрено заблудиться, вон тело-то какое огроменное. Не то ты сделал, мальчик, что бы мне надобно, ох, не то… А все же услужил. Потрафил старухе, уважил… Помог как умел, меча не пожалел. Нешто попробовать?..
Старуха наклонилась над окровавленным, словно уснувшим, богатырем и потрясла за плечо.
– Эй, мальчик, силушка твоя злосчастная, вставай!.. Расти, искорка. Вставай же! Я велю! Погоди. А это что за дрянь к тебе прилипла? Да накрепко! А, помню. Ох, не мое это дело, чужие заклятья снимать, тем более – это. Ох, не мое… Ларро, сынок, явись.
– Да, матушка!
– Можешь эту его финтифлюшку починить?
– Да, матушка, запросто! Коли я его ковал – так и труда в том нет.
Возникший из пустоты детина был совершенно гол, пузат, клыкаст, нечесаные лохмы до пояса. Он подхватил в когтистые лапы половинки сломанного меча, примерился…
– Матушка, а разреши, я крови приправлю? А то непрочно сращивать, а окропишь хозяйскою, так оно и…
– Возьми.
Детина ткнул обломанным лезвием в безвольную ладонь лежащего рыцаря, проступившая кровь жарко зашипела на кончике клинка.
– Во! Укрепил, теперя не хуже прежнего будет! Знатная забавка! Бог среди мечей… гы-гы-гы… А ведь и то, матушка, я ведь полагал, что разрушить оный нельзя…
– Сделал? Тогда брысь отсюда, не мешай.
Детина исчез, а старуха занесла сморщенные пальцы над неподвижным телом, помолчала, помедлила…
– Вставай уж. Ах, кто бы мне мои печали исцелил…
И исчезла. Тотчас вернулись звуки в неприветливый мир, лента дыхания изо рта бегущего Керси Талои порвалась на мелкие клочки и растаяла в морозном утре.
– Ваша светлость!
– Моя… вроде бы… У-ух… Это ты, Керси… Жив, это… хорошо…
– Я ваша светлость! Я!
– Ох… Ух, тяжко мне… Ну-ка… помоги подняться… Холодно лежать… Ты чего это? Никак, хнычешь?
Керси Талои, упав на колени подле маркиза, попытался размазать булатной рукавицей слезы по бледным щекам – только нос исцарапал.
– Никак нет, ваша светлость! Просто… что вы живы!
– Да?.. Ну, а что… со мною… сделается?.. Слабость… руки не поднять… Керси! Меч!!! – Все еще лежавший навзничь маркиз подпрыгнул – со спины и прямо на ноги! – его шатнуло локтя на четыре в сторону… Устоял.
– Что такое, ваша светлость!?
– Где мой… А… я на нем лежал, оказывается! Цел-целехонек…Давно я… так… не уставал. Похоже, мы победили. А, Керси?
Керси Талои неловко взмахнул мечом в правой руке, поколебался и сунул его за спину, в ножны.
– Похоже на то, ваша светлость.
Хоггроги Солнышко лизнул ладонь и стал оглядываться.
– Похоже. Только вот, от врагов – нам, в победу и радость – ни трупа, а вся окрестность нашими усеяна. Еще кто жив? А, вижу. Пойдем туда, к Санги, и тоже умоемся. Что там – кони?
Оказалось, что в буре последних событий не выдержали и кони, погибли от непонятной магии все до одного. Эх, Кечень, Кечень…
Трое оставшихся в живых рыцарей более всего на свете хотели спать. Не горевать по погибшим друзьям, даже не радоваться неожиданной победе, подарившей им троим жизнь, а всему сущему окрест избавление от Морева, но просто спать, здесь же, у огня, прямо на мерзлой земле… Нельзя, сначала необходимое. Тела чародея Татеми Умо, рыцарей Цаги Крикуна и Тивери Камбора положили рядом, укрыли походными одеялами. Знамена свернули и заложили камнями…
– Хогги, Керси, хватит того. Все равно вокруг на десяток долгих локтей ни зверя, ни демона, не тронут. Сюда идите, я еще немного вас подлечу, бодрости впрысну – и пешочком…
Маркиз Короны восстанавливал силы прямо на глазах: его уже не шатало на ходу, лицо постепенно утрачивало синюшную бледность, принимая прежний цвет, а вот Керси двигался так, словно бы он никакой не рыцарь, а сонная муха зимой – это напряжение сошло с него и увело за собой остаток сил. Санги Бо приготовил на костре какие-то страшные колдовские отвары – и сам ожил, и юного рыцаря взбодрил, но маркиз Хоггроги, с подозрением нюхнув от котелка, фыркнул и отказался.
– Ну, что пора, дядя Санги?
Санги Бо хотел было кивнуть, но осекся и прислушался к себе… вытянул руки вперед – трясутся. Глянул на молодых рыцарей и скривился горько. Морево закончилось, но последствия зловещей моревной магии убьют всех троих еще до полудня, если они вот тотчас не сделают передышку… Выбирать не приходится.
– Нет. Как главнокомандующий и посланник империи я имею право в исключительных случаях – под ответ перед империей и государем и на благо империи и государя – отменять в походе даже императорские указы. В силу этого, я приказываю вам обоим лечь и заснуть. Сие не промедление, но – воинская необходимость. Сейчас утро. Где-то через час после полудня я вас разбужу, и вот тогда уже – поход. Ясно?
– Но..
– Отставить, маркиз! Всем всё понятно?
– Так точно!
– Так точно!
– Выполнять.
Солнце медленно катилось по небу где-то там, над облаками, земля чуть подтаяла и образовался тончайший слой слякоти поверх промерзшей за ночь почвы: вроде бы и не скользит, и ступать не мешает, а устаешь… Или это прежняя усталость новою прикинулась?
– Судари рыцари, Хогги, Керси! Вот перепутье имперских дорог. Какие будут мнения?
– Пусть Керси говорит, дядя Санги, я в этих местах знаю только то, что на придорожных метах начертано.
– Гм. Мы стоим на перепутье имперских дорог. Вот эта вот – как бы окружная, идет вдоль всех сухопутных границ империи. Та, по которой мы до сего мига путь держали – идет вглубь империи, в столицу. Чуть далее по ней, с разрывом в один долгий локоть устроены один за другим два отростка, две удельные дороги. Справа от нас та, что поведет в удел Камборам, а слева – к князьям Та-Микол. – Керси помешкал мгновение и не удержал колючку на языке. – Я бы побился об заклад с кем угодно, что мы пойдем одесную.
– Ты угадал, щенок лопоухий. Только не оттого, что я чего-то там помню или боюсь, но барону-наследнику надобно весть объявить. Да и ближе туда на пару долгих локтей, а для меня сейчас это во сто крат важнее любой вековой вражды. Будь наоборот – к князьям бы нагрянули, спать хочу.
* * *
Утро окончательно проснулось и съело мою полную луну, и не на что стало выть. Надо… ну… двигаться дальше куда-то… Теперь мне и искать-то ничего особенно не надо. Я хоть и не добыл зернышка, я выдал себя, проявил себя. Теперь меня будет видно и оно само меня найдет. Но это не значит, что я собираюсь лежать год или столетие на деревенской печи, в тихом ожидании, пока свершится предначертанное. Вовсе нет, я сам буду его искать. Просто ездить туда-сюда, как раньше ездил, и искать, как раньше искал. Вся разница в том, что жажда моя, любопытство мое – поубавились. То есть, к зернышку поубавились, а земные – жажда и любопытство – остались, хотя уже и ненадолго…
Ознакомительная версия.
