— Лаари. Мы не сможем. Сейчас не сможем.
Грусть, тревога, злость перемешались в его голосе, придав еще большую хрипотцу.
— Но как же… — развернувшись, я заглянула в глаза. — Как ты смог?
— Либо ты, либо он, — ответил Саша. — Мы выбрали тебя.
Я содрогнулось с немым криком, и по щеке поползла одинокая слезинка. Он оставил брата, чтобы спасти меня. Черт! Уткнувшись лицом в грудь, я старалась сдержать новый поток рыданий, сдавивший горло цепкой хваткой.
— Прости меня, — выдавила из себя, но слова заглушила ткань, слопавшая всю безысходность слов.
— Тебе не за что извиняться, милая, — прошептал мужчина мне в макушку, гладя по голове, пытаясь поддержать.
— Все из-за меня. Если бы не я, тебе не пришлось выбирать.
— Ш-ш-ш, тихо. — Он нежно, но крепко прижал к себе, еще чуть ближе, чуть плотнее, и сам того не желая, добил меня окончательно. — Ты моя жизнь.
У нас было шесть дней наедине друг с другом. Шесть дней, на протяжении которых я терзалась переживаниями, несмотря на все усилия Саши. Ему тоже приходилось несладко, но ради меня мужчина создавал видимость довольного жизнью человека. Местами удавалось, местами нет, в любом случае, оба были на взводе, а потому периодически цеплялись друг к другу из-за пустяков.
— Вот объясни мне, обязательно было лезть? Меня подождать не могла! — возмущался Саша, когда я чуть не свалилась с обрыва.
— Что ты со мной как с маленьким ребенком обращаешься? — парировала я, отряхивая штаны. — Подумаешь, упала! Это не смертельно.
— Что в твоем случае смертельно, даже черту неизвестно! — выдал он в ответ.
— В моем? — рассвирепела я. — Да я покрепче тебя буду!
— Ты шага ступить не можешь, чтобы неприятностей не нажить!
— Тридцать лет прожила без тебя, справлялась и ничего!
— Видел я, как жила! Спряталась в конуру и носа не высовывала.
— И что? Моя жизнь — моя конура! Что хочу, то и делаю! — отбрила я, сбрасывая его руку. — Пусти! Сама я!
Саша чертыхнулся, но выбраться мне помог. Злой фурией я пронеслась мимо, направляясь к дому.
— Ну я тебе покажу неумеху — неприятность, — бурчала себе под нос, летя по тропинке. — На всю жизнь запомнишь!
— Лаари, стой!
— Еще чего!
— Да, что с тобой?!
— Со мной! — даже остановилась от такой наглости. — Со мной что? Записал меня в ряды несмышленышей, а я радоваться должна?!
— Лаари. Ты бредишь! Я никуда тебя не записывал!
— Ага! Только к ходячим неприятностям!
— Ты меня совсем не слушаешь?
— Я! Я не слушаю! Теперь еще и глухая значит!
— Лаари!
— Что, Лаари! Заело? Пластинку смени!
— Чего?
— Ничего! — тряхнув головой, взяла курс на дом. — С пластинками он, видите ли, не знаком. Какое упущение!
— Лаари, чтоб тебя… — раздалось позади, я аж подпрыгнула.
— Меня чтоб? Меня? — ну все! Вывел окончательно.
С намерением залепить пощечину я налетела на Сашу. Почти получилась. Сантиметр какой-то не дотянулась. Перехватив мою руку, он прижал ее к своей груди напротив сердца. А оно сходило с ума, отбивая неровный ускоренный ритм.
— Ох, милая. Что ты делаешь со мной? — прошептал мужчина, притягивая к себе.
В одно мгновенье вся злость испарилась, куда — не ясно, просто лопнула как мыльный пузырь.
— Шен? — проскулила я, заглядывая в плескающееся серебро глаз. — Прости, а?
— Ох, женщина! — простонал он, подхватывая меня на руки. В следующее мгновенье мир завертелся, и мы оказались в комнате. — Ты меня убиваешь.
— Я?
— А кто же? — на выдохе, касаясь губ. — Только ты.
— Только ты, — шепнула я, принимая поцелуй.
Сейчас между нами не было злости, страха, боязни лишиться, только ласка, нежнейшая, трепетная, как легчайшее прикосновение шелка, рождающее сладкую истому. Касание губ, жаждущее скольжение языка, и стон, рожденный нуждой, необходимостью быть рядом. Я приняла его так, желая большего, мечтая утонуть, расплавиться в его желании, переплести с моим, чтобы раствориться без остатка в любимом, даровать себя и забрать его дар, чтобы стать одним и никогда не терять.
— Шен… — ни стон, ни шепот, что-то надрывное, требовательное, вложенное в его имя.
— Да… — чуть сильнее, чуть взыскательнее. — Всегда… да…
— Всегда…
И ничто не важно! Мир, война, зависть, ненависть все осталось за гранью, только мы, только всегда, только вместе.
— Свет. Мой свет. Шалар, — шептали губы, следуя за расползающейся тканью, а я таяла, стекая дорожкой желания, прокладываемой на моей коже.
* * *
«Дом души» произвел на меня неизгладимое впечатление. И в первую очередь его месторасположение. Домик опасно пристроился на самом краю многометрового обрыва, и его западные окна с высоты птичьего полета смотрели на морскую гладь. Безумно красиво, непередаваемо восхитительно, особенно во время заката. Я могла до бесконечности наблюдать, как красно-желтый диск медленно скользит по небу, тяня за собой переливающуюся полоску морской ряби. Восточной стороной дом смотрел на предлесок, который постепенно взбирался в горку, для того, чтобы вдали плавно слиться в могучими кронами Векового леса. Стоя на веранде и скользя взглядом по неровному краю обрезанной кем-то земли, я чувствовала себя жителем предмирья, зависшего где-то посреди шелеста листвы и шума прибоя, щемящей трели соловья и пронзительного крика дельфина, и от этого зрелища в груди все переворачивалось.
Впервые увидев, я не смогла связать двух слов, даже для того, чтобы сказать — «красиво», не хватало воздуха, его просто выбило из легких, словно чьи-то сильные руки сдавили грудь в нестерпимом объятии. Я задохнулась в эмоциях, ошеломленная красотой этого места, очарованная его неповторимой двуликостью.
Соорудив себе большое кресло, я много времени проводила на веранде, вдыхая густой прибрежный воздух, щедро сдобренный ароматами хвои и прелой листвы. Саша частенько присоединялся ко мне, и тогда, усаживая себе на колени кормил ягодами, шептал на ушко всякие глупости и перебирал волосы, что стало его любимым занятием. Эти мгновенья чистого ненарушенного счастья, бальзамом вливались в истерзанную сомнениями душу, даря тепло и покой. Каждый раз хотелось остановить мгновенье, поймать его волшебным сачком и заключить в хрустальную сферу, чтобы в любой момент можно было окунуться в мир безграничной радости.
В предпоследний вечер, пусть томительной, нервирующей, но все-таки передышки, я сидела на улице и любовалась закатом. Солнце еще только начинало приобретать бурый оттенок, ветер приносил успокаивающий шелест листвы, волны с рокотом накатывали на берег, а в воздухе витал запах дыма. Саша, вернувшийся с рыбалки, числил рыбу, и скрежет ножа о чешую органично вливался в ставшие привычными звуки покоя.
