— Один из начальников только что покончил с собой.
— Вот молодец!
— Что они за люди, Ефрам?
— На нас они не похожи, это уж так. И вот что: я посчитал, и на круг выходит по пятнадцати патронов на каждого. Как раз на парочку атак.
Янус засмеялся.
— У тебя кровь течет по волосам, — сказал он.
— Потечет и перестанет. Думаешь, они сегодня еще раз попробуют?
— Да. Еще одна атака. Думается, надо попробовать сразу ее остановить.
— А как?
— Построим всех поперек расселины и будем их расстреливать залп за залпом.
— Если они прорвутся, нам не на что больше будет рассчитывать.
— Это уж тебе решать, Ефрам.
Гамбион выругался.
— Ладно. Дьявол! Вот уж не думал, что доживу до дня, когда мальчишка будет отдавать мне приказы!
— «И малое дитя будет водить их», — сказал Янус.
— Чего‑чего?
— Это из Библии, Ефрам. Разве ты ее не читал?
— Я не умею читать, но поверю тебе на слово.
— Поторопись. По‑моему, они уже готовятся.
Гамбион и Янус соскользнули с обрыва, подзывая к себе бойцов. Почти все подошли очень неохотно и кое‑как выстроились в неровный ряд.
— Стоять до конца, во имя Божие! — загремел Гамбион.
Всадники неслись на них карьером. Зарявкали ружья защитников Тропы. Эхо прокатывалось по расселине, и гром залпов заглушал топот копыт.
Расселину затянул черный дым кордита, а когда он рассеялся, Гамбион увидел, как последние исчадия торопятся выбраться за пределы досягаемости пуль. Из трехсот всадников, атаковавших расселину в первый день, осталось меньше пятидесяти, защитники же потеряли семерых убитыми, а еще двое были ранены.
— Надо бы набрать патронов, — сказал Янус. — Пошли десятерых.
Гамбион распорядился, а остальные продолжали настороженно следить за удаляющимися исчадиями.
— Нынче мы хорошо поработали, — сказал Гамбион. — Теперь ты веришь в Бога?
Янус выругался. До сих пор Гамбион ни разу не слышал от него ни единого ругательства.
— Что с тобой?
Янус кивнул на дальний край каньона, где появился конный отряд.
— Чтоб им! — прошипел Гамбион. — Сколько их?
— Не знаю. Пятьсот, наверное.
Вернулись десять бойцов с сумками патронов и несколькими пистолетами. Один из них подошел к Гамбиону.
— У них на нос оставалось меньше пяти патронов. Маловато, чтобы этих удержать.
— Посмотрим.
— Ну, я ухожу, — сказал тот. — Я свой долг исполнил.
— Мы все исполнили свой долг, Исаак. Ты хочешь подвести Бога?
— Подвести его? Нам он не больно‑то помог, а? Этих стервецов там еще четыреста, если не пятьсот, а у нас и патронов на них на всех не хватит.
— Он прав, Ефрам, — сказал Янус. — Пошли кого‑нибудь к Кейду предупредить, что у него остается меньше суток. Так пусть поторопится!
— Я поеду, — сказал Исаак. — И буду рад выбраться отсюда.
Двоих раненых унесли в расселину.
Янус потрогал Гамбиона за плечо.
— Нам следует отступить, Ефрам. Толку от нас тут не будет никакого.
— Мы можем их немножко поубавить.
— Они могут позволить себе куда большие потери, чем мы.
— Хочешь бежать, так беги! — рявкнул Гамбион. — Я остаюсь.
— Вот они! — завопил боец, щелкая затвором.
Гамбион смахнул пот с глаз и всмотрелся в каньон. Заморгал и прищурился от солнца.
— Не стрелять! — завопил он. Передний всадник был уже близко, и Гамбион приветственно замахал рукой, ухмыляясь до ушей.
— Господи! — прошептал Исаак. — Да это же южане!
Отряд проехал мимо мертвых исчадий, и начальник остановил лошадь перед Гамбионом. Коренастый невысокий мужчина с рыжими усами.
— Что ж, Гамбион, я поклялся тебя повесить, а теперь вот должен буду сражаться бок о бок с тобой. Нет больше в мире справедливости!
— Никак не думал, что буду рад тебя увидеть, Симмондс. А сейчас готов целовать тебе сапоги.
Симмондс спешился.
— К нам на юг хлынули беженцы и рассказывают такое, что в здравом уме и не поверишь. Эти сукины дети правда поклоняются Дьяволу и пьют кровь?
— Так и есть, и они еще много чего творят, — ответил Гамбион.
— Откуда они взялись?
— Из Чумных Земель, — ответил Гамбион таким тоном, будто иных объяснений не требовалось.
— И правда, что Кейд стал Божьим пророком?
— Такая же правда, как то, что я стою тут перед тобой. А вы все еще с мушкетами ездите?
— Ничего другого у нас нет.
— Не было. Мы не успели собрать все оружие у этой падали. Оно все ваше. Магазинные ружья — отличная штука. В одних десять патронов, в других — восемь.
Симмондс отрядил несколько человек обыскивать мертвецов, остальные въехали в расселину, чтобы разбить лагерь, а сам он поднялся на обрыв с Гамбионом и Янусом.
— Твой сын? — спросил он.
— Нет. Наш командир. И без шуток, Симмондс! За эти шесть дней он нас всех героями сделал.
— Ты уже бреешься, сынок?
— Нет, сэр. Но я дюйма на два выше вас, и, наверное, этого хватит.
Симмондс поднял брови:
— И ты разбойник?
— Нет. Мой отец был фермер. Его убили исчадия.
— Что‑то мир меняется чересчур быстро для меня! — сказал Симмондс. — Магазинные ружья, мальчишки‑командиры, разбойники‑пророки и поклонники Дьявола из Чумных Земель! Староват я стал для всего этого!
— Можем мы тут оставить сотню твоих? — спросил Гамбион. — Тогда я провожу тебя к Кейду.
— Конечно. А твой командир останется?
— Останется, — сказал Янус. — Еще на четыре дня. А тогда мы уйдем в Долину Родников.
— А что это у тебя с головой, Гамбион?
— Лошадь брыкнула.
— Думается, тебе пришлось пристрелить бедняжку? Она ж ногу сломала!
Шэнноу с Бетиком устроили привал в тенистом уголке у водопада. Перед ними появилась Руфь. Бетик уронил кружку с водой, отпрыгнул, споткнулся и растянулся у костра во всю длину. Шэнноу улыбнулся.
— Вы должны извинить моего друга, Руфь. Он последние дни совсем разнервничался.
— Как ваше здоровье, Бетик?
— Хорошо. А ваше, госпожа?
С тех пор, как они ее видели, она постарела. Темные круги под глазами, щеки запали. Седые волосы утратили блеск, и даже глаза стали безжизненными.
— Как видите, — сказала она негромко.
— Вы правда здесь, с нами? — спросил Шэнноу.
— Я здесь и там, — ответила она.
— Вы можете есть? Пить? Если да, то разделите с нами ужин.
Она молча покачала головой. Шэнноу не знал, что сказать, и неловко отошел к костру. Обмотав руку тряпкой, он снял с огня медный котелок и бросил в воду какие‑то травы, потом размешал чай веткой и вылил его в кружку. Бетик расстелил свои одеяла и стащил сапоги с ног. Руфь смотрела на них, сохраняя неподвижность мраморной статуи.
