– И надо посмотреть сухожилие, – согласился Стас. – А то прохромает всю жизнь – неудачно переломил, чуть повыше щиколотки. Что будем делать?
– Собирать? – предположила Ида.
– И шить. Обязательно. И на вытяжку его, с гирькой…
– Месяц?
– Посмотрим, как дело пойдет. Но до нового года точно, а там и еще недельку бы…
– Поняла.
– Тогда давай сюда зажим. И приготовь тампоны, нам много понадобится.
* * *
Что там с личной жизнью – непонятно, а вот действиями Стаса Ида попросту восхищалась. Врач легко и уверенно почистил грязь, выловил сухожилие, продемонстрировав его Иде, сложил кость, зашил рану, оставив дренаж, и наложил лубки.
Все это аккуратно, точно, спокойно, комментируя свои действия для подопечной.
Ида смотрела восхищенными глазами.
– Приберитесь тут, – приказал Стас.
И вышел постоять на холоде.
Ида промолчала.
Понятно, что он может опять простудиться, но ведь не переделаешь! А потому…
Уборка – тоже часть операции. Ида послушно начала собирать окровавленные инструменты, тампоны…
Тихий стон заставил ее остановиться и повернуть голову.
С бледного лица на нее смотрели угольно-черные глаза. С губ пациента сорвался тихий стон.
Ида тут же подлетела и положила ему руку на лоб.
– Тихо, все в порядке. Вы упали, сломали ногу, вы сейчас в больнице. Все будет хорошо…
– В… больнице?
– Да. Не переживайте, помощь была оказана вовремя. У нашего доктора золотые руки…
– И ангел в помощниках.
Голова мужчины опять откинулась, глаза закрылись.
Ида пощупала пульс.
Ничего страшного, это он от наркоза отходит… ангел!
Скажет тоже!
Ничего, у Станислава и не такие выздоравливали. И Ида вернулась к уборке.
Яна, Русина.
Никуда Яна не уехала из Синедольска.
И через день не уехала.
И через два не уехала.
Заболел Гошка. Видимо, сидение в погребе даром не прошло. Хоть и пара дней, а много ли ребенку надо? Здесь перенервничал, там подмерз, опять же, погреб! Хоть и обустроенный, а все равно холод идет… в результате малыш свалился с простудой.
Не сильной, но какие тут поездки?
И куда?
А главное – на чем?!
Двое детей на велосипеде помещались. Трое… Яну терзали смутные сомнения. Ей бы мотоцикл с коляской, но столь полезный предмет обихода надо было еще раздобыть. Или напроситься к кому в попутчики. Или раздобыть транспорт самой…
И не телегу.
Надо что-то закрытое, потому как дети, а у них есть милая привычка бегать, разогреваться, остывать, вот, оттуда и простуда.
Яна только зубами скрипела.
Не ценила она, дура, своего счастья. Хм… а если к велосипеду сани прицепить? Может получиться? Или не может?
В любом случае, Новый Год придется встречать в Синедольске. А раз так…
Два дня Яна прожила в трактире, на третий вернулась в купленный Савватеем дом. И порадовалась. Все "секретки" были на месте. Если кто и побывал в доме, то приходил сюда он по методу Санта-Клауса – через каминную трубу. Наш-то дед Мороз как приличный, через дверь ходит…
Оставалось сделать генеральную уборку. А именно – избавиться от трупов.
Если Аксинью Яна хотела похоронить честь по чести, то с тремя подонками девушка церемониться не стала. И ночью тупо вытащила их из дома за ноги. По одному, до разных сточных канав.
Авось, уберут дворники.
Нет дворников? Тогда пусть их братья по борьбе, товарищи по оружию или кто там в подобных шакальих шайках – вот они пусть и подбирают! Яна о них заботиться не будет.
А вот как быть с Аксиньей…
А чего тут думать?
Яна направилась туда, куда и отправляются все трупы. На кладбище.
То исправно функционировало. Понятно, Освобождение там, или нет, а люди помирать будут. Свободными – даже чаще. Раньше-то власть, худо-бедно, помереть не давала, покушалась на права и свободы, ай-ай-ай…
И за бутылку самогона преотлично договорилась с могильщиками, которых тоже никакие революции не истребили.
Яна пообещала доставить тело.
Могильщики поклялись обеспечить гроб, могилу и все, что положено. Отпеть не получится, ну так жама и сама может прочитать, что потребно… молитвенник есть. Могут поделиться.
Яна махнула рукой и задалась вопросом, как доставить покойницу до кладбища. Пока та не сильно протухла… а потом придумала.
Действительно прицепила к велосипеду санки, усадила, как получилось, в них Аксинью и таким образом довезла до кладбища. Жуть?
Жуть. Но при революции и не такое случается. И еще страшнее бывает… рвы – не хотите?
Какие?
Страшные. Заполненные мужскими, женскими, детскими телами, те, кто умер с голоду и холоду, те, кто был найден на улице и не опознан, те, кого никто не ищет…
Могильщики просто рыли эти рвы, скидывали туда тела, а когда ров наполнялся, закапывали его. И – все. А рвов таких было…
Яна даже считать не хотела. Ей было плохо и тошно. Люди… да люди ли вы вообще?! Что вы с собой делаете?! И ведь никто даже внимания не обращает… да что надо было сделать с красивой уютной страной, чтобы она превратилась – вот в такое?
Или революция просто выкрыла все нарывы? И выпустила гной наружу?
Или… или сейчас это стало особенно заметно.
Яна не знала.
Ей было страшно. Плевать на все, Гошку она в этой стране не оставит! В герцогства, к тетке!
Анна, Россия.
– Серьезно? – глаза у Ани стали квадратные.
– Ей-богу! – перекрестилась тетя Зина.
– Даже не представляю, что им могло от меня понадобиться!
Анна была совершенно серьезна. А и правда – что случилось?
Почему ее ищет участковый?
Почему ей заинтересовались органы опеки?
Хотя… Анна едва по лбу себя не шлепнула.
Ольга же Сергеевна! Цветаева!
Ах ты, зараза! И как это Анна сразу не сообразила? Что может быть проще, начать атаку с органов опеки? И дешево и сердито, и нервы потреплют! Еще как!
Просто Анна не жила дома.
Сейчас в ее клетушке жила тетя Зина, время от времени. А сама-то Анна живет в другом месте. У Бориса Викторовича. И адреса этого никто не знает! А и знали бы… одно дело – помотать нервы девчонке из бедняцкого квартала. Другое – явиться к "сливкам общества" и начать качать права. Это здесь ты фигура, а там – плевок на коврике.
И мелкое начальство отлично понимает эту градацию.
Борису Викторовичу ничего не стоит снять трубку и позвонить губернатору. И пожаловаться – мол, что это тут твои подчиненные разлетались? День жаркий? Напекло? Или припекло?
– Тетя Зиночка, а если еще раз придут – вы мне не позвоните?
– Конечно, позвоню. Жалко, что ли? Чайку попьешь?
– Буду рада, – искренне сказала Анна.
* * *
Ольга Петровна налетела на Анну во дворе. Со стороны это напоминало атаку курицы на фонарный столб, не иначе. Анна сталкивалась с такими личностями, и реагировать на них правильно умела.
– Позор!!! Кошмар какой!? Это что ж ты такого сделала, что за тобой органы опеки бегают!? Куда это годится!? Да что люди скажут!!!
Визг, крики, шум…
Смысл произнесенной тирады (минут на двадцать) был в том, что Анна ужасна! Вот, Ольга Петровна никогда! И никому! Нужна не была! А Анна?!
Это куда такое годится!?
Нельзя так, еще как нельзя! Это неправильно, нехорошо, непорядочно, противоречит моральному кодексу строителя коммунизьма, и вообще, в чем там дело-то? Ась?!
Анна слушала молча.
В подобных случаях это единственный достойный выход. Начнешь ругаться, оправдываться, спорить, объяснять… не поможет! Наоборот, только больше распалит "активиста". А там…
Скажешь слово, одно, десять, втянешься в скандал, а потом – глядь! Ты с больной головой и пятнадцать суток за хулиганство, а "общественник" бегает и всем рассказывает, как его стррррашно оскорбили! Здоровый и бодренький.
Для них-то это все сродни живой воде! Они из человека сил насосутся, прилепятся клещами, вопьются в самую сердцевину…
