На картинке этот гибрид степи, буддизма и «афро» выглядел бы забавно. В реальности и движении — хотелось отойти подальше, избавляясь от чувства неправильности. От шествия веяло чисто армейской организованностью и порядком солдатского строя. Может какие-то заезжие культисты, паломничество?
Вид служителей культа отринул Елену от желания сходить в Храм. Она здраво рассудила, что монументальное здание оставалось на месте сотни лет и, наверное, простоит еще день-другой. А сейчас время заняться более насущными делами. Елена свернула в направлении ближайшей улицы оружейников, твердо рассчитывая купить оружие. Увы, на хороший меч денег не хватало — в ожидании обещанной награды от герцогини лекарка обновила, наконец, гардероб и прикупила полезных мелочей, в том числе экстрактов и трав осенней сушки для будущих лекарств. Но Елена рассудила, что лучше иметь что-то, чем обходиться ножиком в ожидании неминуемых приключений.
Город лихорадило, слухи мчались по домам и улицам как лесной пожар, обрастая невероятными деталями и ужасающими придумками. Все разговоры, так или иначе, крутились вокруг медных денег и серебряного каравана из Сальтолучарда. «Медь» и «серебро» — эти два слова возникали в любой беседе, перепрыгивали из окна в окно, неслись по кабакам и харчевням. Даже золотари и сборщики навоза готовы были рассуждать о чистоте металла южных рудников, а проститутки могли квалифицированно судить о сравнительной пагубности медных и бронзовых денег.
Елена снова чувствовала себя как-то наособицу от всего этого. Город жил, волновался, готовился к своим испытаниям и заботам, а лекарка двигалась в параллельном русле. И, бредя от лавки к лавке, Елена раз за разом возвращалась к одной и той же мысли, точнее двум соображениям, которые шли в плотной связке — неприятной, горькой, обидной, щедро сдобренной нотками безнадежности. И беспощадной в своей очевидности.
Да, Флесса будет мстить, хотя бы за оскорбление. И сто сорок шесть процентов — за пощечину.
Да, придется покинуть Город.
На этой улице почти не продавали мечи — слишком дорого, не по карману обычной публике. Зато можно было разжиться всевозможными тесаками и кинжалами, компактными арбалетами, баллестерами, дубинками, а также прочей снастью для вышибания здоровья и жизни. На прилавках, ящиках, тачках и руках сверкало, тускнело, брякало и звенело всевозможное оружие, вплоть до копьеметалок и дубинок из клыка диковинных зверей северного архипелага. Копьеметалку Елена чуть было не купила, больно уж красиво смотрелась полированная штука из кости бледно-пурпурного цвета. Можно швырять дротики, что, по слухам, даже с каменными наконечниками прошивают кожаную броню как ветошь, а можно и отоварить, как дубинкой.
Но Елена передумала, остановив выбор на абордажном топорике с крюком-клевцом. Обычное, без изысков, а также изъянов оружие для одной руки. Продавал его скучный и депрессивный островитянин, опухший и разноцветный как спрут. Клиенты обходили его стороной, а Елена сопоставила человеконенавистнический вид продавца, потертый вид оружия (бывалая вещь, хорошо отполированная тысячами касаний), а также одежду моряка — традиционная куртка с рыболовными крючками вместо пуговиц. Такие надевали по праздникам и ради особых мероприятий вроде полного перехода вокруг Ойкумены за один поход. Вывод напрашивался — бродяга пропился вчистую, пустив на деньги даже повседневное платье, а теперь вынуждено натянул праздничное и продавал оружие.
Цену моряк не заламывал и вообще, судя по всему, ему было стыдно расставаться со стальным «товарищем». Елена, в свою очередь, не торговалась особо, и стороны разошлись, совершив взаимовыгодную негоцию. Островитянин теперь мог либо погулять еще недельку, либо купить проезд в родные края без необходимости наниматься в матросы. А Елена чувствовала за поясом приятную, уверенную тяжесть годного инструмента.
Как там говорил Чертежник… «Бронированное — коли, беззащитное — руби», да. Теперь она чувствовала себя лучше, более защищенно, и удивлялась — а почему раньше так не сделала? Может потому, что довлела инерция мышления, дескать, топорик это несерьезно, вот когда придет время, можно сразу на меч или саблю замахнуться, а пока и кинжала хватит.
К сожалению, надолго вспышки энтузиазма не хватило. Иметь оружие это хорошо, и все же необходимость сваливать из Города встала во весь рост. Оставить привычную работу, покинуть дом, ставший почти родным. Расстаться с Баалой и Малышкой, которых Елена пока еще не воспринимала как членов семьи, но к тому все шло. Снова утомительные странствия, да еще в самое голодное и холодное время, когда все стоит в два-три раза дороже. Без особых сбережений, без цеховой грамоты…
Которую можно было и взять — снова шепнул червячок сомнений и упущенных возможностей.
Можно было и взять. А еще проглотить гордость, объясниться с Флессой, помня, что герцогиня не сволочь сама по себе (по крайней мере, не больше чем сословие в целом), просто не хрен было испытывать аристократическое высокомерие. И сейчас не было бы никаких проблем, а творилось сплошное благолепие с уверенностью в будущем. Все подати и взносы за семь лет, значит платить лишь городские налоги, пользуясь всеми правами цехового мастера. Это было сказочно, про такую щедрость слагали песни. И все перечеркнула одна пощечина. Так что никакого благолепия и убраться бы из города живой. Елена не питала иллюзий относительно того, что гордая дворянка в каком-то там поколении забудет как ей от души врезала по красивой и высокомерной физиономии ничтожная простолюдинка.
Снова в путь, опять странствовать…
А может еще и обойдется?
Чтобы вернуться к родному северному краю, нужно было пересечь мост, где снова назревала драка. Причем на сей раз конфликт обещал стать «праздничным» по масштабу, когда сходились даже не улица на улицу, а целые кварталы или цеха. И совсем не праздничным по настроению. Елена посмотрела на все это и решила, что лучше возьмет лодку.
Женщина была не единственным человеком, что проявил похвальную мудрость, так что на реке стало тесно от «водных такси». Кажется в эти дни любой, у кого была хоть створка от ворот, торопился спустить ее на воду и заработать на перевозках. Цены тоже взлетели, однако с каждой минутой Елена все меньше жалела о потраченной монетке. Пока лодочник греб, на противоположных концах моста собирались злобные и весьма организованные группки людей. Причем многие были при серьезном вооружении, включая кольчуги, железные шляпы, шлемы с бармицами, топоры на длинных рукоятях, а также корды. Городская стража, предчувствуя нехорошее, испарилась, будто ее никогда и не было.
— Кто с кем? — спросила Елена у лодочника, рассудив, что кому же еще знать, как не ему.
— По совокупности, — отозвался тот, демонстрируя ученость и философический склад характера. — За серебро.
— Опять? — вздохнула женщина.
— А то ж, — лодочник ухитрился совместить широкий гребок, маневр уклонения от неповоротливого конкурента и выразительное пожатие плечами. — Но после такого и подраться не грех!
— А что такого? — Елена подумала, что видимо снова что-то пропустила.
— Эхма!! — радостно возопил гребец, да так, что едва не выронил весло. В голосе полыхнул энтузиазм прирожденного рассказчика.
Слушая в пол-уха, следя за происходящим на мосту и привыкая к тяжести топора за поясом, Елена худо-бедно составила представление о том, что будоражило Мильвесс последние пару дней. Итак, в то время как Люнна упахивалась по работе и решала непростые вопросы личной жизни, столицу, как пожар на ветру, облетела сокрушительная новость: островной конвой с серебром задержан в порту по личному приказу Императора. Чеканка монет в обозримом будущем не состоится. Новой, ходовой монеты не будет. Никто ничего толком не знал, однако буквально у каждого горожанина нашелся знакомый, у которого был еще один знакомый, которому попробовали всучить то ли медные, то ли бронзовые деньги.
Похоже, Мильвесс все еще не полыхнул от края до края стихийным бунтом исключительно благодаря грядущему Турниру. Любая драка магнитом привлекала вооруженных людей, которые спешили прихватить свое, так что вместо возмущений супротив власти получалась обычная неуправляемая поножовщина. Кроме того, Император в очередной раз сломал о колено чужую гордость и спесь (а скорее просто засыпал их золотом), мобилизовав и поставив на охрану правопорядка лично ему обязанную служением тяжелую кавалерию.
