Боль плеснула из глаз, и он наконец не выдержал. Тонкие губы дрогнули, на лбу скомканной неровной нитью обозначилась такая неожиданная морщинка.
— Стрела! Мы не м-можем остаться друзьями, Стрела! Я н-не имею права т-тебе лгать! Не имею! Это хуже, чем смерть!
— Ты… женат? — брякнула я первую же пришедшую на ум глупость.
Слишком поздно я сообразила: глупость — самое дорогое, что есть на свете. Слишком многим приходится за нее платить.
Его лицо стало серым. Глаза закрылись. Голова откинулась, и вдруг мне показалось: передо мной — умирающий Ворон. Уходящий навсегда старик, знающий, что не сможет помешать Дьяволу.
Nevermore.
— Я… Я н-не женат, Ирина! О таком в-врать — подло. Дело в д-другом…
Голос не слушался. Я попыталась взять его за руку, но он вырвался, дернул плечом:
— В-все равно! Ты узнаешь, и лучше — от м-меня. Лучше — сразу. Слушай! Только не п-пе-ребивай, пожалуйста!
«Пожалуйста!» Он не просил — умолял. Так молят о пуле, когда впереди — многочасовая агония.
— Вчера… И д-днем раньше… Г-говорить тебе не имело смысла, мы и т-так были у грани — и ты, и я. П-перед смертью — зачем?.. Я м-мог бы врать тебе и дальше. Спрятать д-документы… Но это было бы еще отвратительней. Всю жизнь? Н-нет!..
Внезапно его лицо стало другим — внешне спокойным, равнодушным. Глаза потухли, голос зазвучал тихо, монотонно.
Словно ему было уже все равно.
— Т-три недели назад я получил приказ. С самого в-верха, я даже не знаю, от кого. П-при-каз касался тебя. П-первое. Я должен был решить, способна ли т-ты работать дальше. Ты в этом г-го-роде около пяти лет, это — предельный срок.. Второе. У руководства в-возникли подозрения, что ты — двойной агент…
Я кивнула — и удивилась. Те, «с самого верха», абсолютно правы. Азбука оперативной работы! Почему тогда он нервничает?!
— Если я решу, что т-ты не можешь дальше работать или что ты — двойник, я буду обязан т-тебя ликвидировать. Лично!
Я вновь кивнула, все еще не понимая. Правда, кое-что стало проступать — медленно-медленно, словно айсберг в арктическом тумане.
Пятый! Он предупреждал! «Никаких личных контактов со специалистом!..» Даже посылал «Воздух»! «Явная и непосредственная опасность!» «Явная и непосредственная!» А я его костерила, беднягу!
— Очень скоро я п-понял, что ты — на пределе. Что у тебя нервы — н-ни к черту. И что работать т-ты скорее всего больше не сможешь…
Игорь замолчал, будто на слова у него не оставалось больше сил. Как и у меня — на удивление. Яжива, меня повысили в должности. И еще как повысили!
— Я им соврал, Стрела! Сообщил, что т-ты — в превосходной форме и п-посоветовал перевести тебя в центр.
— Но меня и перевели! Я говорила с Третьим! — совсем растерялась я, чувствуя, что кто-то из нас сошел с ума. — Игорь! Девятый! Да что с тобой?
Он помотал головой. Внезапно в глазах его вспыхнул черный огонь. Губы сжались.
— Посмотри! В-верх!
Ничего не понимая, я поглядела в темнеющее вечернее небо. Ни облачка, чисто, только посреди — неровный инверсионный след. Не иначе «мигарь» напоследок оставил.
— Н-началось…
— Что началось?
Я вновь посмотрела на небо — и замерла. То, что в первый миг показалось мне следом от самолета…
След от самолета не бывает темно-желтым.
И у него нет рваных краев.
Трещина!
Страшная трещина, пересекающая небосвод. Словно небо, наше привычное голубое небо, разорвалось ветхой тканью, и в просвет глянуло небо иное, кованное из тяжелого золота.
Иное — Последнее небо.
Небо, которое видят Те.
— …Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся… Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!..
Черный Ворон, Черный Ворон! Ты опять накаркал!
Странно: я не почувствовала страха. Только холод — и пустоту. Чуждую пульсирующую пустоту.
Пустоту — и боль.
Боль Второго Грехопадения.
…И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно…
Мы простерли руку. И нам не жить вечно…
— Значит, началось, — Игорь вздохнул, закрыл глаза, — К-кажется, господин Молитвин был п-прав… Времени мало, слушай!
Он весь подобрался, серый взгляд блеснул.
— Т-ты должна уз-нать, пока мы еще здесь… Б-боссы согласились со мной, но потребовали проверить т-тебя — по-настоящему п-проверить. Честно г-говоря, и у меня были подозрения. П-по-мнишь, мы с тобой пошли ночью гулять, а ты п-придумала какую-то чушь с д-дискетой?
Я только вздохнула. Да, за глупость приходится дорого платить!
— П-потом Залесский передал тебе распечатку. Я решил, что тебя шантажируют, п-причем успешно.
А я даже не успела прочитать эти проклятые листки!
— Залесский и Молитвин б-были косвенно связаны с этим уголовником К-капустняком, а у того имелись к-контакты с федералами. Я решил…
— Игорь! — не выдержала я. — Я все могу объяснить! Мне приказали проконтролировать вашу встречу!..
Он вновь помотал головой:
— Н-не надо! Я все знаю. Теперь знаю. А в тот день… От меня требовали результата. Точного результата, понимаешь? И тогда…
Игорь резко выдохнул, глянул прямо в лицо.
И снова — боль.
— Я т-тогда… Я решился… Решился нарушить Правило Ноль…
Я вздрогнула — еще не понимая почему. Пятый! В тот вечер, перед страшной бойней.
«…Неофициально предлагаю немедленно воспользоваться пунктом № 8 Правил и покинуть город. Предупреждаю — сигнал „Этна“ отменен и нарушено ПРАВИЛО НОЛЬ. Повторяю: ПРАВИЛО НОЛЬ…»
Правило Ноль… Пятый! О чем ты предупреждал меня, Пятый?
— Тебя п-предупредили. — Игорь словно читал мои мысли. — Предупредили — но ты осталась. Что я м-мог подумать?
— Что я не знаю этого проклятого правила! — в отчаянии воскликнула я. — Нет никакого Правила Ноль!
— Есть…
Слова падали медленно, тяжело; не слова тонные авиабомбы на беззащитный город.
— П-правило Ноль… Никогда, н-ни при каких обстоятельствах не в-выдавай агента! Н-никогда! Это — самое святое п-правило любой разведки…
Небо беззвучно дрогнуло, пошло трещинами и битым стеклом обрушилось вниз.
На меня.
— Могу я узнать… причину?
— Конечно, можете, гражданка… Стрела? Я не ошибаюсь?
— …Вы правы, придется колоть.
— Двойную дозу?
— Да. Обидно! Красивая женщина…
— Нет! Нет! Нет… Не говори дальше! Не говори!
Забыв обо всем, я ткнулась лицом в его плечо, пытаясь спрятаться, исчезнуть, не думать. Этого не было! Маг не мог выдать меня! Не мог! Он — не мог!.. Меня ведь убивали! Убивали!
Он отстранил меня — осторожно, но решительно. Словно зачумленную. Или словно у него самого — чума.
