– Я все-таки прикрою окно. Вот так…. Хм. Странно.
– Что?
– Пахнет духами. И вообще… Пахнет женщиной.
– Хороший жапах, – ничуть не смутился Альфред. – Бывают хуже. У меня работает пять женщин: Анна, Хелена, Клара… Иногда они бывают ждеш.
– Разумеется, – вздохнул Смайли. – Имеешь право на маленькие радости. Особенно после твоих недавних больших неприятностей.
– Было, – согласился Альфред. – И прошло.
– Такие вещи сами собой не проходят. Я слышал, тебе помогли.
– Мир не беж добрых людей.
– Я слышал, там была девушка.
– Может быть.
– Я волнуюсь за нее, Альфред. И не только я. Король Утер волнуется за нее.
– Король Утер не в том вожраште, чтобы переживать иж-жа девушек.
– Это невеста его сына, Альфред, хотя, сдается мне, ты это и без меня знаешь…
– Роберт! – Альфред неожиданно рявкнул, и Настя в своем темном застенке вздрогнула. Как отреагировал Смайли, ей не было видно. – Роберт, – повторил Альфред уже спокойнее и даже немного виновато, словно стыдясь прорвавшихся эмоций. – Что я точно жнаю, так это то, что ты шлишком долго крутишься при королевшком дворе. Ты жабыл, как жадают вопрошы напрямик.
– Нет, не забыл, – голос Смайли звучал совершенно невозмутимо. – И я обязательно задам тебе вопрос напрямик.
– Шпрашивай! – раздраженно бросил Альфред.
– Альфред, может быть, ты слишком долго наслаждаешься покоем и уютом в этом милом доме, в этом милом городе, с пятью милыми помощницами? Может быть, ты забыл, кто помог тебе так хорошо устроиться?
– Это был не ты.
– Нет, не я. Король Утер Андерсон. Я прав?
– И это шовшем не жначит…
– Я прав?
– Нет.
– Как это? – удивился Смайли.
– Вот так! – Судя по голосу, Альфред снова закипал, и Насте почему-то представился старый ржавый котел, в котором варится похлебка; как этот котел начинает дрожать, трястись все больше и больше, а потом трескается, и похлебка выливается на пол, разлетается вокруг горячими жирными брызгами…
– Ешли ты думаешь, что король Утер купил меня вмеште ш тапочками…
– Никто не претендует на твои тапочки, Альфред. Я говорю про небольшое одолжение. Король Утер помог тебе в трудные времена. Сейчас трудные времена у Андерсонов, так почему бы…
– Трудные времена? Ха! – Альфред заговорил с саркастическими интонациями, причем это был настоящий, выдержанный и настоянный на травах сарказм, шедший от всего сердца. – Что вы нажываете трудными временами?! У королевшкой шобачки жаболел живот?! Почитай Черную книгу Иерихона, Роберт, и ты ужнаешь, что такое трудные времена.
– Я читал Черную книгу, Альфред.
– Жначит, плохо читал!
– Король потерял сына, Альфред.
– Это штарая иштория, Роберт, у короля было время вытереть шлежы…
– Второго сына. Дэнниса.
– Хм, – сказал Альфред, как бы раздумывая, умерить ему свой сарказм или же поддать жару. – Ну что же, у него оштались дочери. Тоже хорошо.
– Он попал к Горгонам, – продолжал размеренно говорить Смайли. – И теперь они ставят королю Утеру условия. Причем свои послания они передают через Люциуса.
– Люшиуш! – не выдержал Альфред. – Куда уж беж него!
– И, как ты понимаешь, все это очень нехарактерно для Горгон. Предел их мечтаний – забиться в какой-нибудь темный уголок и нападать на одиноких туристов. Когда они начинают писать ультиматумы королю, поневоле задумаешься – может быть, дело не в Горгонах? Может быть, кто-то управляет ими? Может быть, это часть какого-то большого плана?
– Меня шпрашиваешь?
– А разве тут есть еще кто-то? – бесстрастно осведомился Смайли.
– Нет, никого тут нет, – поспешно ответил Альфред. – И мой ответ: нет, это не чашть большого плана. Это прошто Горгоны.
– Я так не думаю.
– Правильно, потому что ты цепной пес Андершонов. Ты лаешь на вше подряд. Ты вежде видишь угрожу королю Утеру. Шибирский оборотень завоет на луну – ты уже бьешь тревогу, африканский кровошощ грохнетша ш пальмы – и ты уже жовешь к оружию! Как будто ваша Лионея – крепошть, держащая оборону против вшеленшкого зла, будто вы – центр мирождания!
– Разве нет?
Альфред рассмеялся, хрипло, громко и зло.
– Нет, Роберт, и об этом все жнают, кроме короля Утера. Ему прошто забыли шказать. Мир ценит шилу, Роберт, а где она у Андершонов? Где ядерные боеголовки? Где шпутники шо вшякими лазерами-шмазерами? Нет, у Андершонов только пара шотен королевшких гвардейцев, у которых на жнамени штоит напитать «Курам на шмех!». И это удержит мир от каташтрофы?
– Помимо гвардейцев, Альфред, у Андерсонов есть репутация. И знаешь, до сих пор это удерживало мир от катастрофы.
– Ражве? – спросил Альфред, и наступила тишина. Настя вслушивалась в нее, пытаясь понять, что происходит за стеной, но из вентиляционного отверстия лилось лишь черное безмолвие, в котором растворились и Смайли, и Альфред. Тем не менее в комнате что-то случилось, Настя чувствовала это кожей, как будто бы сквозь щели в стене проникало нечто вроде излучения, рожденного столкновением слов или взглядов Смайли и Альфреда.
– Еще молока?
– Сам налью.
По крайней мере, они не придушили друг друга. Смайли, вероятно, пил молоко, когда Альфред снова заговорил:
– Ваша шхема работала двешти лет нажад, тришта лет нажад… Но теперь? Ешли вдруг жавтра Лионея ишчежнет или династия прерветша, кто это жаметит, кроме тебя и двухшот бежработных гвардейцев?
– Все заметят, Альфред, потому что некому будет удерживать земные расы от взаимного смертоубийства.
– Нет, Роберт, их удержит от шмертоубийштва одна проштая мышль. Только у одной рашы, у людей, ешть ядерное оружие. И они – шамая многочишленная раша. Если кто-то другой вшерьеж жаикнетшя о переделе Жемли и даже перештупит череж труп короля Лионеи, это ничего не ижменит. Люди нажмут кнопку, и на Жемле прошто штанет на одну-две раши меньше. Жапомни, ваша Лионея – это мужей, это анахронижм, она никому не нужна, ее никто не боитшя и никто не ненавидит, ражве что…
– Договаривай.
– Единштвенное из живущих шущештв, которое могло бы мечтать о превращении Лионеи в руины, об ишпепелении ее небешным огнем… – Альфред закашлялся. – Вот оно, Роберт, прямо перед тобой. А пошмотри мне в глажа – ты видишь там пылающий огонь мщения? Нет? Жначит, ты можешь ушпокоитьшя, ехать в швою Лионею, выпить там теплого молока и лечь шпать.
Снова наступила тишина, а потом Настя услышала, как пустой стакан встал донышком на стол.
– Да, – невозмутимо проговорил затем Смайли. – Хорошая штука, эта твоя яблочная настойка. С одной кружки тебя развело на целую речь в день святого Криспина.
