Она тоже сбросила рюкзак и опустилась на землю. Молча.
Уж лучше бы она заговорила и распугала рыбу.
Крадучись, я взобрался на ствол. Конечно же, под рябящей водой, в тени дерева, стояли три крупненькие форели: то ли вели неспешную беседу о своей рыбьей жизни, то ли что-то ели.
Недолго им осталось болтать.
Один из даров, полученных мной при переносе на Эту сторону, — быстрота. Были, конечно, дела и поважнее, где она мне пригождалась, — но я не знаю большего удовольствия, чем, быстро наклонившись, выхватить из воды рыбину и вскинуть ее высоко в воздух, как медведь лосося. Только я красивее любого медведя.
Форель шлепнулась на берег и забилась, как сумасшедшая.
Крупная — как все местные крапчатые форели. Фунта три — три с половиной, не меньше.
Я надеялся, что Андреа придет на помощь, но она просто смотрела, так что я вытащил из рюкзака хозяйственный нож — я не стану использовать для такого ни кинжал, ни метательные ножи — и быстро выпотрошил рыбу, вымыв в реке одновременно и ее, и собственные руки.
— По правилам надо бы потушить форель в маринаде со специями, — заметил я. — Голубая форель — вообще одно из лучших блюд, какие есть на земле.
Второй способ — тоже неплохой — насадить форель на зеленый прут и зарыть поглубже в горячие угли. Однако горячих углей у нас нет, и тратить час, пока прогорит большой костер, я не собираюсь.
Продолжая говорить, я собрал немного сушняка и развел на берегу костерок: если у вас есть под рукой сухая береста (у меня была) и вы не боитесь потратить немного пороха (я не боялся), то не пройдет и минуты, как огонь будет гореть.
Я рассек рыбину вдоль спины и наколол каждую половинку на два зеленых прута. Шершавым камнем втер в них немного дикого лука. Просто для вкуса. Готовка заняла всего пару минут: свежую речную рыбу жарят ровно столько, сколько нужно, чтобы убить паразитов.
Немного соли из солонки в моем рюкзаке — и прошу: рыба на шампуре. Завтрак на двоих.
— Тебе какую? — спросил я.
Она не приподнялась выбрать, а я не был раздражен настолько, чтобы оставить ее голодной, так что я просто подал ей один прутик, а с другим расправился сам — в мгновение ока.
Недурно. Совсем недурно. Свежая форель, всего пятнадцать минут как из речки — блюдо, достойное королей. И даже Уолтера Словотского.
Я сполоснул руки в реке, плеснул немного воды на костер.
— Пошли.
В первые дни ничего не менялось. Энди спала, когда ей велели, ела, что ей давали.
К моему удивлению, она стояла на часах — и была во время стражи внимательна и настороженна. Но этим дело и ограничивалось.
Ночи были холодными, и я был бы не против спать не один. Но заводить об этом разговор было не к месту, даже насчет просто спать. Я человек чуткий, правда?
Так что вместо этого я продолжал разливаться соловьем. Мне уже не хватало тем: к третьему дню я переговорил обо всем, что знаю (ну ладно, почти обо всем. Некоторые вещи Женщине Знать Не Положено). О том, как обустраивать замок и обучать прислугу; о том, как правильно стрелять из лука и поддерживать в этом деле надлежащую форму; о том, почему надо держать пистолеты заряженными. И о том, почему старушка Тэннети всегда до судорог пугала меня.
Под вечер второго дня мы вышли на Хеливен-Оллервелский тракт. Река и ее форельные обеды остались позади.
На следующее утро, когда мы снимали лагерь, а я уже начал свой монолог, Энди глянула на меня и нахмурилась.
— Уолтер, заткнись, — сказала она.
— Так-так-так! Мы ожили!
Я взгромоздил рюкзак на спину, и мы двинулись по лесу к дороге.
Я думал, она фыркнет, но она лишь бесстрастно на меня посмотрела.
— Твое сочувствие меня не трогает. Ты не знаешь, от чего мне пришлось отказаться.
— Это лучше секса — так мне говорили.
Уголок ее рта приподнялся. Чуть-чуть.
— Смотря с кем.
— Это предложение?
— Нет.
Порой «нет» вовсе не значит «нет», но когда его сопровождают слабое покачивание головой и так поджатые губы — оно значит именно то, что значит. Ну и ладно. Я умею принимать отказ.
С другой стороны, я ведь иду домой, к жене, чтобы все с ней наладить, и неплохо бы позволить себе в последний раз небольшую интрижку. С третьей стороны... ладно, хватит с тебя двух.
И прекрати философствовать.
Мы шли — молча. Я ничего не имею против тишины, хотя в лесу настоящей тишины не бывает. Дальний крик птицы, жужжание насекомых, а если не это — так шепот ветра в кронах деревьев. Никакой тишины. И — на самом деле — никакого покоя. Спокойны лишь самые высокие деревья.
— Что теперь? — спросила она.
А может быть — просто сказала.
Этим путем я прежде не ходил, но через Оллервел пару раз мне проходить доводилось.
— До Оллервела всего пара миль — перейти реку и вниз. Там мы купим свежей еды. На форель нам вряд ли повезет — вокруг Оллервела ее основательно повыловили, — но угря достанем, или окуня, какого ты нашла в озерах. Не мясо — не то чтобы его тут не было, но местные мяса почти не едят, и мы будем долго им пахнуть. Вот курицу купить можно, если...
— Ша. — Она устало махнула рукой. — Чем мне заниматься теперь? Когда мы вернемся?
Я пожал плечами:
— Чем угодно, Энди. Кроме магии, как мне говорили.
В тысячный раз она вытащила из рюкзака зачитанный том и открыла его.
Буквы перед моими глазами расплылись; перед ее, надо думать, тоже.
И не потому, что она плакала.
Бывают мгновения, когда ощущаешь правильность бытия: ферма на окраине городка, горящий огонь, и жирный каплун поворачивается на вертеле, рассылая по ветру соблазнительные ароматы... Возможно, в самом городе мы купили бы что-нибудь получше — и побольше, — но шкворчание кожи на углях заставило меня расстаться с холтунбимской бронзовой маркой с профилем Карла — я купил на нее себе симпатичную грудку (без комментариев, пожалуйста), а Энди — огромный окорочок; и то и другое лежало на горячих — только из печки — ломтях темного хлеба.
Я не стал дожидаться, пока грудка остынет, и обжег язык. Оно того стоило.
Рад сообщить, что Энди грызла окорочок с большим аппетитом — она ела даже на ходу: мы прошли по деревне, мимо ветхих глинобитных домиков, и вышли на северный тракт.
Еще пара-тройка дней — и мы на Баттертопе.
— А ты? — спросила она.
Я ответил не сразу. Мне понадобилась пара мгновений — сообразить, что она вернулась к разговору, прерванному несколько часов назад. Ненавижу эту ее манеру!
— Я? — Я пожал плечами. — Думаю, какое-то время отдохну. Побуду с Кирой, с детьми. А ты?
