Ознакомительная версия.
Казалось, все вокруг шепчется о том, что будет, и о том, что было. Мегги взглянула на свои руки, и ей показалось, что на них проступают буквы и складываются в слова: «А потом родился ребенок».
— Что это? — спросил Гарри, которого вдруг пробрала дрожь.
— Это? Это — Омут памяти, — ответил Дамблдор.
— Иногда я чувствую, что голова у меня переполнена мыслями и воспоминаниями.
Джоан Роллинг. Гарри Поттер и Кубок огня[4]
Фенолио лежал в кровати, как это часто бывало в последние недели. Или уже месяцы? Не все ли равно. Он тоскливо рассматривал гнезда фей на потолке. Почти все они пустовали, только из одного доносились непрерывная трескотня и хихиканье. Гнездо переливалось всеми цветами радуги, словно бензиновое пятно на воде. Орфей! Феи в этом мире синие, черт тебя подери! Почему этому идиоту вздумалось делать их разноцветными? А хуже всего, что они повсюду вытесняют синих. Разноцветные феи, пятнистые кобольды… Говорят, где-то уже видели четвероруких стеклянных человечков. Фенолио делалось дурно при одной мысли об этом. Но ни о чем другом он думать не мог, ежечасно мучаясь вопросом, что пишет сейчас Орфей в своем роскошном доме с таким количеством прислуги, словно был самой важной персоной в Омбре.
Фенолио почти каждый день отправлял туда на разведку Розенкварца, но стеклянный человечек был бездарным шпионом. На редкость бездарным. Кроме того, Фенолио подозревал, что Розенкварц проводит большую часть времени не у Орфея, а в квартале белошвеек, где было много стеклянных девушек. «Ах, Фенолио, — вздыхал старик про себя, — и почему ты не сотворил эти стеклянные создания более сообразительными и преданными? К сожалению, это не единственная твоя промашка…»
Он потянулся к стоявшей у кровати фляге, чтобы залить вином неприятную мысль, но тут в потолочном окне появилась маленькая фигурка. Наконец-то. Розенкварц был сейчас не бледно-розовым, как обычно, а багрово-красным. Стеклянные человечки не потели. Вместо этого они от напряжения меняли цвет (это правило тоже придумал Фенолио — он давно забыл почему). Но зачем же этот балбес вскарабкался на крышу? Чистое безумие для хрупкого создания, которое даже при падении со стола могло разбиться вдребезги. Да, стеклянный человечек — не лучшая кандидатура на роль шпиона. Зато они маленькие, прозрачные и потому незаметные — это отчасти искупало их хрупкость.
— Ну? Что он там пишет? Рассказывай! — Фенолио взял флягу и босиком прошлепал к стеклянному человечку.
В награду за свою шпионскую деятельность, не входящую — прозрачный разведчик не уставал об этом твердить — в стандартные обязанности стеклянного человечка и требующую отдельной оплаты, Розенкварц запросил наперсток вина. Цена небольшая, этого Фенолио не мог отрицать, но и толку от разведывательной деятельности Розенкварца было пока немного. Кроме того, вино на него плохо действовало — он делался еще обидчивее, а потом его часами мучила икота.
— Может быть, ты дашь мне сперва отдышаться? — спросил Розенкварц раздраженно.
— Ну вот, уже обиделся. До чего же вздорное создание!
— Ну, дар речи к тебе уже вернулся, я вижу!
Фенолио снял Розенкварца с веревки, которую привязал на окно, чтобы стеклянный человечек мог съезжать по ней, как по канату, и перенес на стол, купленный недавно по дешевке на рынке.
— А теперь рассказывай! — Фенолио наполнил наперсток. — Что он там пишет?
Розенкварц понюхал вино и наморщил багровый нос.
— Вино у тебя все хуже и хуже, — заявил он сердито. — Надо было попросить другую плату!
Фенолио с досадой вынул наперсток из стеклянных ручек.
— Ты пока и эту-то не заслужил! — сказал он в сердцах. — Признайся лучше, что опять ничего не разузнал!
Стеклянный человечек скрестил руки на груди.
— Ах так!
Нет, с ним с ума можно сойти! Взять бы этого болвана да потрясти хорошенько, но ведь у него, чего доброго, рука отвалится, а то и голова.
Фенолио мрачно поставил наперсток обратно на стол.
Розенкварц обмакнул туда палец и облизал его.
— Он снова сочинил себе клад.
— Опять? Черт побери, он тратит больше денег, чем Зяблик!
Фенолио не мог себе простить, что сам до этого не додумался. С другой стороны… Ему бы понадобился чтец, чтобы превратить слова в звонкую монету, и он был далеко не уверен, что Мегги или ее отец стали бы ему помогать в столь прозаическом занятии.
— Хорошо, клад. А что еще?
— Он много чего пишет, но, похоже, недоволен тем, что получается. Рассказывал я тебе, что на него теперь работают сразу два стеклянных человечка? Четверорукого, которым он всюду хвастался, — тут Розенкварц понизил голос, словно боясь выговорить такое, — он, говорят, со злости швырнул об стену. Об этом говорила вся Омбра, но Орфей очень хорошо платит…
Укоризненный взгляд, который Розенкварц бросил при этих словах в его сторону, Фенолио просто проигнорировал.
— …так что теперь у него работают два брата, Сланец и Халцедон. Старший — просто мерзавец! Он…
— Двое? Зачем этому болвану сразу два стеклянных человечка? Он что, уродует мою историю с такой скоростью, что один не успевает очинивать перья?
От злости у Фенолио начались спазмы в желудке. Приятно слышать, что хоть четверорукого человечка больше не существует. Может быть, до Орфея постепенно дойдет, что его творения не стоят пергамента, который он изводит на их создание?
— Ладно. Что еще?
Розенкварц не ответил и снова обиженно скрестил руки на груди. Он не любил, когда его перебивали.
— Господи, да перестань ты кобениться! — Фенолио подвинул ему наперсток. — Что он там еще сочиняет? Новую экзотическую дичь для Зяблика? Левреток с рожками для придворных дам? Или, может, ему пришло в голову, что в моем мире не хватает гномов в горошек?
Розенкварц снова обмакнул палец в наперсток.
— Тебе придется купить мне новые штаны, — заявил он. — Старые протерлись от лазанья по крышам. Не говоря о том, что их давно было пора поменять. Ты можешь ходить в чем тебе нравится, а я не для того живу в городе, чтобы одеваться хуже своих лесных родственников.
Иногда Фенолио хотелось просто взять его и переломить пополам!
— При чем тут твои штаны? Какое мне дело до твоих штанов? — заорал он на стеклянного человечка.
Розенкварц отхлебнул из наперстка — и выплюнул вино себе на ноги.
— Уксус, а не вино, — прошипел он. — И за это в меня швыряли костями? И за это я продирался сквозь голубиный помет и битую черепицу? Да, не смотри на меня так! Этот Халцедон стал кидать в меня куриные кости, когда застал у бумаг Орфея. Он меня чуть в окно не выбросил! — Стеклянный человечек со вздохом обтер вино с ног. — Ладно, перейдем к делу. Там было что-то о кабанах с рожками, но я не мог толком разобрать почерк, потом что-то о поющих рыбах, полная глупость, надо сказать, и еще что-то о Белых Женщинах. Четвероглазый, видимо, по-прежнему собирает все, что поют о них комедианты…
— Да об этом говорит вся Омбра! И ради этого ты пропадал так долго? — Фенолио закрыл лицо руками.
Вино действительно плохое. Голова у него совсем отяжелела. Проклятье.
Розенкварц с мученической гримасой отпил еще глоток. Дурак стеклянный! Будет теперь до завтрашнего дня животом маяться!
— Как бы то ни было, — торжественно заявил Розенкварц между приступами икоты, — это мое последнее донесение! Больше я не пойду в разведку! По крайней мере, до тех пор, пока там работает Халцедон! Он сильный, как кобольд; говорят, он уже двум стеклянным человечкам руки пообломал!
— Ладно, ладно. Все равно шпион из тебя никудышный, — пробурчал Фенолио и, покачиваясь, побрел обратно к кровати. — Признайся, тебе куда больше нравится ухаживать за стеклянными девушками на улице белошвеек. Не воображай, что я этого не знаю!
Он со стоном растянулся на соломенном тюфяке и уставился на пустые гнезда фей под потолком. Можно ли представить существо более жалкое, чем писатель, разучившийся писать? И худшую судьбу, чем смотреть, как другой ворует твои слова и размалевывает созданный тобой мир безвкусными яркими мазками? И ни тебе покоев в замке, ни сундука с роскошной одеждой, ни породистого коня для придворного поэта — опять мансарда Минервы, и больше ничего. Чудо, что она снова пустила его к себе — сочинителя, чьи песни способствовали тому, что у нее нет больше мужа, а у ее детей — отца. Да, вся Омбра знала, какую роль сыграл Фенолио в походе Козимо. Удивительно, что Минерва до сих пор не стащила его с тюфяка и не отколотила хорошенько. Видимо, женщины Омбры так заняты тем, чтобы выжить и прокормить детей, что им не до мести. «А куда ж ты теперь еще денешься? — только и сказала Минерва, когда он снова постучался в ее дверь. — В замке поэты больше не нужны. Там теперь поют песни Свистуна». И разумеется, она оказалась права. Зяблику нравились песни Среброносого. А порой он и сам рифмовал пару неуклюжих строк о своих охотничьих подвигах.
Ознакомительная версия.
