Князь Камил мне, если уж быть честным, не понравился. Едкий, язвительный, с кислой морщинистой физиономией – ну прямо совсем как я, только помоложе, покрепче и с неизменной привычкой одеваться нарочито бедно. Даже сейчас, получив от казны хорошее жалование, князь Старой Башни продолжал щеголять в едва-едва держащихся на грани приличия заношенных шервани, причем неизменно «грязного» цвета.
Как у этого склочного зануды смогли появиться столь непохожие на него характером Лесвик и Тумил – тайна сия велика есть.
Однако, надо отдать Роголому должное – дело устройства танцев с быками он знал от и до, и на все попытки влезть в строительство корреры со своим ценным мнением реагировал… Вот прямо как сейчас на Штарпена.
– …гранитную облицовку!
– Это чересчур дорого!
– У тебя тут столица, или бордель?!
– Бордель в столице тоже есть. – произнес я, направляя Репку к спорщикам. – И даже не один. Я лично проверял, чего и тебе, князь Камил, желаю.
Князья, узрев своего любимого монарха, мгновенно перестали цапаться и, повернувшись ко мне, отвесили поклоны.
– Кстати про бордели. – обратился я к Штарпену. – Как поживает госпожа Гавхар? Все ли у нее ладится?
– Она вполне благополучна. – ответил столичный градоначальник.
– Вот и славно, передавай ей мое пастырское благословление. А о чем вы таком интересном спорите?
– Хефе-башкент, – обличительным тоном произнес владелец Старой Башни, – отказывается выделять на облицовку корреры гранитные блоки.
– Ваше величество! – всплеснул руками градоправитель столицы, отчего разнообразные подвески и висюлечки на его шервани зазвонили, как сонм маленьких колокольчиков. – Ну где я ему в окрестностях Аарты гранит-то достану? Да еще и красный! Его же из самого Амитана, по всей Великой Поо, сплавлять надо!
– Все корреры в Мирельском царстве и Самватине издревле облицовываются красным гранитом, как знаком того, что в них происходит кровавое представление. – отрезал Камил.
– Потому как там с ним каменоломни под боком! – возмутился Штарпен. – Хочешь гранит, так пожалуйста, мне не жалко! Из Баратиана, светло-серый, хоть всю корреру из него построй.
– Хм. Помнится в Тампуранке коррера обложена глазированным кирпичом разных цветов. – заметил я.
– Что еще можно от этих долинников ожидать, которые горного пика в жизни не видали? – скривился папахен моего стремянного.
– Зато красиво и празднично. – не согласился я.
– И намного дешевле! – энергично поддержал меня Штарпен.
– Конечно, совсем уж от традиций отступать нельзя, а то Мировая Гармония пошатнуться может. – продолжил меж тем я. – Посему врата в корреру и стену вокруг них надобно выложить именно таким гранитом, о каком говорит князь Камил. Давайте-ка глянем по чертежу, сколько нам его понадобится.
Хотелось бы сказать, что принял Соломоново решение, но по факту мой вердикт, думается, не понравился ни Камилу, ни Штарпену.
* * *
Погода выдалась так себе: с моря, еще до свету, нагнало тучи, и над Аартой зарядил мелкий противный дождик. Оно, конечно, сиди себе в тепле, любуйся в окошко, радуйся, что на улицу тебе не надо – сплошная, казалось бы, лепота.
Если только делать ничего не надо. А так – ну совершенно нерабочее настроение создается, при том, что сегодня суд над моим несостоявшимся убийцей. И я там, как бы, председательствующий.
Хорошо Князю Мышкину – завернулся сам в себя, и дрыхнет в кресле под мерный шелест дождя за окном. Надо будет в следующей жизни постараться стать котом. Хотя… нарвусь ещё, часом, на какого вздорного Калиостро и рискую стать рыбой.
– Ну что скажешь, брат Шаптур? – когда царь заявил, что на завтрак не пойдет, ибо нет аппетита и вообще, голова кружится, всполошившийся князь Папак немедленно явился с лейб-медиком и теперь с самым что ни на есть верноподданническим видом ел меня глазами. – Пациент скорее жив, чем здоров?
Монах-целитель пожал плечами.
– Обычная чувствительность к перемене погоды, причем в легкой форме. Надо выпить чашку крепкого травяного настоя и все пройдет. Ну и, отдыхать бы вашему величеству побольше надо.
– Это, брат мой, не ты ли лечение назначал тому человеку, который жаловался на то, что каждое утро, после того как он встанет из постели, у него половину часа голова кружится? – хмыкнул я.
– Не припоминаю таких пациентов. – пробормотал Шаптур и, тут же, с живым интересом спросил: – И какое же ему было предписано лечение?
– Вставать на полчаса позже. – невозмутимо ответил я.
Монах на миг опешил, затем фыркнул и, наконец, заливисто рассмеялся.
– Впрочем, ты прав, мне надо развеяться. – продолжил речь я, когда лекарь отсмеялся. – Князь Папак, доложи министру царского двора, что на следующей недели я желаю поохотиться. Давно собирался вытащить внуков на это дело.
– Ваше величество желает пойти на косулю, или, быть может, стоит устроить соколиную охоту? – уточнил кастелян-распорядитель Ежиного гнезда.
– А это уж пусть Шедад сам решает. Сюрприз будет всем.
До полудня, под травяной чаек с плюшками, поковырялся в документах, никого не принимая, затем, поскольку на этот день торжественный царский обед был отменен, слегка поснедал прямо у себя в покоях, после чего переоделся в наряд поторжественней, нацепил корону и похромал (потому что опять артрит в коленках разыгрался) на Совет.
На входе, говорят, обликом был суров и опечален.
– Владетельные, я собрал вас всех чтобы сообщить всем пренеприятнейшее известие. – я обвел зал Совета взглядом, отметив что явились все, включая даже Тоная Старого, который, в силу возраста, имел право прислать на сегодняшнее заседание наследника. – В Ашшории случилась измена.
Зал тут же откликнулся шумом, пусть и весьма умеренным. Отсутствие Зулика заметили, безусловно, все собравшиеся, в его отъезд к свежеразродившимся женам, разумеется, верили далеко не все – скорее мало кто был к этому склонен, – но поскольку точной причины его пропажи были никому неизвестны князьям о случившемся оставалось только гадать. Впрочем, дураком никто из Владетельных не был, пропажу Главного министра с недавним покушением на царя с наследниками успешно сложили, и, однако же, это было хотя и весьма обоснованное, но лишь предположение. Теперь же Совет получил от меня подтверждение прямым, можно сказать, текстом и в зале теперь рефреном звучало «Ну я же говорил».
– Да, князья, измена! – я слегка возвысил голос. – И я обвиняю в ней Зулика, князя Тимариани! Пусть стража введет обвиняемого в зал Совета!
Реакция на появление заарестованного Главного министра оказалась несколько… странноватой. Я даже не уразумел сразу, в чем дело, пока общее мнение, с непосредственной прямотой не выразил князь Гелавани.
– Чудные дела творятся нынче в Ашшории, как я погляжу, коли изменник и заговорщик сам входит в зал, где его будут судить. – довольно громко и внятно произнес он. – Не пытали его что ли совсем?
– Так ведь и тебя, Моцк, не пытали – а есть за что. – язвительно отозвался Зулик.
– Князья, вам слова не давали. – прервал я начинающийся срачик на корню. – Но я развею ваше недоумение, Владетельные. Действительно, князя Тимариани почти не пытали, поскольку в этом не было никакой нужды. До его ареста люди, которых он нанял, дали полные признательные показания и запираться ему уже не было никакого толку. Все сказанное изменниками было записано, и сейчас помощники моего секретаря раздадут членам Совета копии этих записей – распорядись, брат Люкава. Читайте, досточтимые – чего зря языками молоть?
Надобно заметить что такой подход к судебному делопроизводству на известной Лисапету части Мангала не принят. Суд присяжных – а он, в принципе, в Ашшории применяется, поскольку по ряду споров гильдиям предоставлено право разбирать тяжбы среди своих членов, – сначала долго и упорно слушает одну сторону, затем ее свидетелей, после чего повторяет эту же процедуру с другой стороной, а председательствующий, уж если необходимо, дает пояснения на основании имеющихся у него (и только у него) документов. Подобным же образом проводятся и суды над членами Совета, которых, впрочем, уже очень много лет не случалось – на памяти ныне живущих, включая даже Тоная Старого, так вообще ни разу.
