- Мои городничие, да и урядники, не рискнут потребовать оплатить штраф у знатного вельможи или кого-то из его семьи, - почти печально вздыхает пристав.
- Ну и ладно! Несколько монет на общие сборы не повлияют. Вельмож же не так много? – пожимаю плечами, сидя на соломе спиной к решётке, не оборачиваясь.
- Трое. В нашем городе есть дома у троих очень влиятельных господ…
- А горожан сколько всего?
- Около двадцати тысяч…
- А приезжих?
- Ну… много…
- Воооот… Есть с кем работать и без этих влиятельных. Можно даже тайным внутренним распоряжением троих вельмож от штрафов освободить.
- Тогда… и градоправителя надо, - подхватывает идею пристав.
- И господина пристава, - добавляю я, хитро поглядывая на него вполоборота.
Замечаю, что это моё примечание вызывает довольную улыбку на лице чиновника, и он что-то быстро записывает. Ловлю момент и жалобно прошу каши из харчевни для нашей задержанной компании. Вот, так вот, мы ужин и получили.
Пристав отправился утверждать новый указ в городскую управу, что находилась недалеко от участка, здесь же на центральной площади.
Я, после его ухода, немного расспросила охранника про приют на Садовой. Ответы на свои вопросы получила слишком скупые и равнодушные: «приют, как приют», «только дети не старше девяти лет», «кормят, поят, одевают, учат, чего ещё надо?», «а что потом, после девяти? Так работать отправляют», «ученики в мастерских, служки, пастушата, трубочисты, разносчики, рассыльные да мало ли мест, где девятилетний лоб уже работать может, девочек часто в няньки берут».
- А навещать детей можно?
- А чего ж нет? Не тюрьма ведь. Только кому они там нужны!
На ночёвку в участке получилось договориться после того, как пристав вернулся из городской управы от градоправителя. Чиновник сиял, словно начищенный самовар на столе в углу.
Под конец рабочего дня народу в участке прибыло. Возвращались с улиц городничие, которые дежурили днём, приходили на смену те, которым нужно выходить в ночь. Пристав выбрал подходящий момент, собрал всех своих подчинённых и сообщил о нововведениях касательно учреждения дорожных правил и штрафов за их несоблюдение с завтрашнего дня.
Я так поняла из его речи, информирование городского населения местный мэр или начальник города взял на себя. В общем, в управе предложение пристава по упорядочению городского движения было принято и признано гениальным. Более того, сам градоправитель после испытания нововведения в нашем городе решил написать о передовом опыте в столицу.
Что меня немного поразило: пристав говорил о моём предложении, как о своём, с открытым взглядом и чистой совестью, никого не стесняясь, и заранее принимал, что градоправитель поступит примерно также, только уже по отношению к нему, когда будет докладывать вышестоящему начальству.
Ах, да и ладно! Урядник место проживания нашей сестры Дарьи нашёл, вкуснейшей каши с маслом охранник принёс достаточно на всех, ещё и чаем напоил. Да ещё пристав и переночевать в участке разрешил! Мне не хотелось уходить к незнакомым людям на ночь глядя.
Мишу, Надю, Максима и Никитку тоже на ночь оставили со всеми, поскольку Ефим Петрович слишком поздно вернулся с задания и уже не горел желанием идти оформлять четверых сирот в приют.
Мне снился наш дом культуры. Будто провожу занятие по пошиву мягких игрушек с девочками, слышу ласковый звонкий лепет детских голосов: «МарьМихална, а у меня…», «МарьМихална, посмотрите…», «МарьМихална, а можно?...», «МарьМихална…». И так мне хорошо, спокойно… Душа отдыхает. И вдруг, одна из девочек поворачивается, и я вижу перед собой… мага Георга. «Это Вы, МарьМихална, виноваты, что у моего зайца отлетели уши. Пройдёмте в участок», - отстранённо-холодно произнёс он и наручники на моих руках защёлкнул.
Проснулась в холодном поту.
С чего бы мне этот маг приснился? Тихонько трижды сплюнула через левое плечо, приговаривая вполголоса: «куда ночь, туда и сон».
Несколько окон в помещении светились тусклым серым светом, пропуская первые утренние лучи ленивого зимнего солнца. Уже рассвело, но ещё не настолько, чтобы в помещении стало достаточно светло. Наш охранник тёмной грудой лежал на лавке у стены и негромко храпел. Вчера я слышала, что, пристав тихонечко велел ему не запирать нашу решётку, видимо, в напрасной надежде, что мы уйдём. Не дождётся…
Пришёл вчера о сиротах позаботиться – делай. Как говорится, назвался груздём - полезай в кузов. По здравому размышлению, я предположила, что чиновники и не собирались о сиротах заботиться. Может я и не права, но похоже, что урядник, когда привёз наших родителей на подводе, разведал всю обстановку и привёл к нам пристава исключительно из-за мальчиков, за которых они могли получить плату, отправив на добычу антизекерита. Впрочем, возможно, они и за старших девочек что-то взяли бы с хозяина трактира. Да и городской приют содержит детей только до девяти лет, потом они тоже становятся бесплатной рабочей силой. А моим малышам уже от пяти до восьми, недолго городу их даром кормить.
Ничего…
Как ни тошно от этого, но младших этим утром придётся отпустить с урядником. Они плакали поздно вечером, боясь расставания, и я пообещала навещать их и, главное, забрать всех домой через год. Ума не приложу, как выполнить это обещание… Но сделаю всё, что смогу!
Участок понемногу стал наполняться людьми. Проснулся охранник, он же дежурный, и заправил самовар.
Ко мне, осторожно обходя спящих вповалку на соломе братьев и сестёр, подобрался Санька.
- Маш, я на работу пойду. Мастер мне три дня давал на прощание с родителями. Больше не могу с Вами оставаться. Пока дом не восстановят, я в мастерской ночевать буду. Когда жалование выплатят, я тебе принесу. Ты только в мастерскую сама приходи или пришли кого-то из мелких, чтоб я знал, где Вы будете.
Точно! Саша ведь работает уже. Почувствовала небольшое облегчение.
- Эй, Никанор Иванович! Напои, пожалуйста, моего брата чаем с баранками. Для детей я потом завтрак выпрошу, а он сейчас на работу уходит.
Охранник, изумлённо посмотрел на меня, покачал головой и тихо, себе под нос, изумляясь несусветной наглости современной молодёжи, налил Сашке кружку сладкого чая и дал баранку.
Брат ушёл. Дети по-прежнему спали, несмотря на всё возрастающий шум. Слова Саши о прощании с родителями вернули меня мыслями к этому моменту. Как странно устроено в этом мире! Городские власти позволяют родственникам попрощаться с умершим и забирают тело в крематорий. Это делает специальная служба и поступают так со всеми, независимо от чина, звания и положения в обществе. Оказывается, здесь было восстание, которое затеял какой-то некромант. Он поднял из-под земли такое кладбищенское войско, что с ним еле справились. С той поры, специальный закон принят: все тела обязательно сжигают в соответствии с ним под строгим контролем специальной службы. Это я у Танюшки выведала, когда увидела, как какие-то странные личности в стоявшую во дворе подводу, на которой лежат тела родителей, запрягают лошадь и куда-то уводят её под уздцы. Я, кстати, так и не взглянула на лица людей, которые родили и вырастили для меня это тело… Сегодня утром, чувствуя себя молодой и полной сил, я вдруг преисполнилась благодарностью к родителям Маши. Мысленно извинилась, что, хоть и не по своей воле, но заняла место их дочери, и пообещала, что очень постараюсь позаботиться обо всех их осиротевших детях.
Пришёл Ефим Петрович и сразу увёл четверых младших в приют. Дети только проснулись, прощались наскоро, мы обещали, что скоро навестим их. У меня душа кровью обливалась. Не скрываясь заревела сразу, как за ними закрылась дверь участка. Танюшка и Лиза закатились плачем вместе со мной. Кто-то из мужчин гаркнул в нашу сторону, и мы притихли. Уселись в углу и плакали уже беззвучно, вытирая сопли подолами тонких нижних юбок. У меня есть не больше года, чтобы устроить такой дом, куда я смогу забрать их. Через год, самой старшей, из отправившихся с урядником малышей, Наденьке, будет девять и её смогут отдать из приюта куда-то на работы.
