Ознакомительная версия.
И быстро — не разглядишь.
Нет, иные-то умудряются не то, что разглядеть, но и повторить, а я вот вошкаюся, вошкаюся, да без толку…
— По-моему, проблема у тебя не в руках, — Еська наклонился и по лбу моему постучал. Звук вышел на диво гулкий, громкий. — А вот тут.
Лоб я пощупала.
Мокрый. Холодный. И волосина к нему приклеилася…
— Не о том ты думаешь. И не стараешься. А я, между прочим, всю задницу себе отморозил. И кому я такой надобен буду? — в Еськином голосе прорезались плаксивые нотки. Этак побирушки на паперти медяшечку клянчат, о долюшке горькое своей расповедывая. — Сиротинушка я горькая… матушка бросила, тятьки не ведаю… лицом рябенький, спиной кривенький…
— Прекрати!
Я отвесила Еське затрещину, и после только спохватилася, что негоже на царева человека руку вздымать, это ж прямая измена, куда там всем разговорам крамольным.
Но Еська от затрещины увернулся ловко.
— Это ты прекрати! Расплылась… клуша деревенская!
И носочком комок грязи пнул, да так, что разлетелся он брызгами.
— Только и способна, что вздыхать и охать… подумаешь, недоазарин на тебя не глядит! Так второй имеется, полновесный, так сказать. Краше прежнего. А если рога мешают, так скажи, братья их быстренько свернут со всею радостью…
— Ты не понимаешь, — обида сдавила горло незримой рукою.
Я ж ничего не сделала!
Все было… было как было… и не придумала я того разговору, как не придумала и прочего, чего случилось зимою… потому и понять не способная, с чего вдруг переменился Арей.
Был один.
Стал другой. Холодный. Чужой. Слова лишнего не вытянешь, а которое вытянешь — то лучше б молчал. Цедит, будто словеса эти ему дороже золота.
Все, мол, хорошо.
Сила возвернулась. И сторицею. И оттого занимается с Ареем сам Фрол Аксютович да на дальнем полигоне. Еще и Кирея третьим берут. Чего делают? Того мне не ведомо… я и не лезла бы, поелику негоже девке в мужские дела нос совать.
Да только…
Был Арей и не стало.
Будто бы забыл про меня. Или, наоборот, не забыл, а дальнею дорогою обходит, когда ж случится встретить, то холодеет весь прямо, подбирается и спешит уйти.
Спросила бы прямо, но… боюсь ответ услышать.
Оно ж бывает. Горело сердце и перегорело. А насильно милым не будешь.
— Не понимаю, — Еська кинул в меня комом грязи. — Вот точно не понимаю! Ты выжила, Зося! И не один, не два раза выжила! И дома… и в усадьбе той… на острове. При встрече с подгорной тварью… и потом тоже… подумай. Ты живая! Здесь и сейчас.
Ну да, живая.
И знаю, что надо порадоваться, что не иначе как Божиня за плечом моим стояла, да только нету радости. Пустота одна, будто бы это не Арей там, на поле, выгорел, а я…
— Хорошо… не хочешь так, будем иначе, — второй ком ударился в плечо. — Ты, помнится, у нас берендеевой крови, а берендеи, слыхал, людей чуют. И значит, будь твой недоазарин скотиной…
— Он не скотина!
— Ага, редкого благородства человек, — фыркнул Еська, вновь в меня грязюкою запуская. Да что ж это такое! Я комок стряхнула. — Задурил девке голову, а теперь ходит, нос воротит, будто бы и знать ее не знает…
— Он…
От грязи я отмахнулась и встала.
— Что? А может, нарочно? Кирея подразнить хотел…
Нет, вот чего ему спокойно не сидится-то?
— …они ж друг друга любят, что два цепных кобеля… а ты, стало быть…
Следующий ком грязи разлетелся перед самым моим носом.
— …дурью маешься. Вот, — Еська отступил, пропуская огненный шарик, каковой, в отличие от прочих, мною сотворенных, и не подумал в грязюку плюхаться. Он вился осою, то подлетая ближе, к самому Еськиному носу, то поднимаясь над головою… — А говорила, что не получается!
Еська произнес сие и руку выставил.
Зря эт он.
Шарик загудел. Затрещал, а после как рассыпался искрами…
— Твою ж…
Тихо было на поле.
Безлюдно.
А жаль, Еська так матерился — соловьи заслушались бы. А мне совестно сделалось… но я ж не просила его за огневика рукою хвататься! И вовсе… сам виноватый!
Но все одно совестно.
— Больно?
Еська глянул исподлобья и ничего не ответил. Руку рукою обнял, баюкает. А мне… что мне сказать-то?
— Вышло, да?
Он тяжко вздохнул.
— Вот за что мне этакое мучение, Зослава, а? Чем я Божиню провинил…
— Сам полез.
— Я ж расшевелить тебя хотел… а еще, чтобы ты голову, наконец, включила. И думать начала.
— Про экзаменации?
— И про них тоже, — Еська руку протянул. — На вот, лечи теперь… но экзаменации, чую, проблема третья. Пока в твоей голове сердечные разлады, наукам там места не хватит. Поэтому начнем…
Кожа на руке покраснела, пошла мелкими волдырями.
— Ты сама его выбрала, так?
Это он про Арея? От же ж… и тепериче не отцепится, а я и сказать ничего не скажу, потому как совесть мучит зело. Ожоги, они страсть до чего болючие. И лечить-то я умею, да больше мазями, нежели магией. И значится, ходить Еське с калечною рукою деньков пять.
— И значит, увидела в нем чего-то этакого… помимо смазливой рожи.
— Еська!
— Увидела, стало быть. Другая, которая поразумней, небось, старшего взял б. А что, он, хоть и рогастенький, зато царевич. И при деньгах. На золоте бы ела…
— …на серебре бы спала.
— Вот-вот. А ты от Кирейки нашего нос воротишь. Нехорош, стало быть, наследничек земель азарских…
Вот как у него выходит, что навроде и со смехом говорит, с издевочкою, а все одно всерьез.
— Хорош.
— Но не лучше Арейки?
Я вздохнула. Вот как ему объяснить? Не лучше. Не хуже. Иной он просто. Не по моей мерке скроенный. Выйди за такого и… да, жила б богато, боярынею, об чем мне бабка в кажном письмеце зудит, что комариха престарелая. Мол, где это видано, чтоб разумный человек золотой на медяшку сменял да еще и радовался… мол, Арей-то славный парень, и бабке он по сердцу, и верит она, что любит, да только одною любовею сытый не будешь.
Жить нам надобно.
И хорошо б своим подворьем…
…а хоть бы и тем, что царицею дарено. Но и его держать — денег уходит. Бабка-то о тратах писывала подрробне, по чем в столицах куры битые иль живые, зерно да мука, шерсть, пряжа. И все причитала, что с этакими ценами невместными того и гляди по миру пойдем.
…хуже стало, когда с рынку ей помимо купленного сплетни носить стали. Она-то и не верит навроде, а… знаю такое, десятеро скажут, одиннадцатый и призадумается.
Она и призадумалась.
…как жить, когда в столицах житья не дадут? Ехать? А куда? К степям азарским? К морю? К горам? Куда ни поеду, а все далече… и бабке за мною будет ли дорога? Годы не те, и Станьку как бросить?
Ознакомительная версия.
