Внутри нароста на пне что-то было. Эдди подумал, что с ножом у Роланда у него, наверное, получится освободить большую часть скрытой фигурки — такого острого и удобного инструмента у него раньше не было.
Что-то внутри деревяшки терпеливо ждало кого-то — такого, как Эдди! — кто разглядел бы его, это «что-то» и выпустил его на волю.
«Вы посмотрите на этого гомика! что мы сегодня творим, мой голубенький? Кукольный домик? Ночной горшок для твоей мелкой пиписки? Или рогатку, якобы ты собираешься выйти на кроликов, как большие ребята? О-о-о… КРАСОТУЛЯ какая!»
Ему вдруг стало стыдно, как будто он сделал что-то дурное; из глубин души поднялось неприятное чувство… надо хранить свою тайну, любой ценой… А потом он вдруг вспомнил — в который раз, — что Генри Дина, который в последние годы заделался величайшим из мудрецов и выдающимся наркоманом, давно уже нет в живых. Эта мысль до сих пор не утратила своей убойной новизны, так или иначе она продолжала его задевать каждый раз: то виной, то печалью, то яростью. В тот день, за два дня до того, как по зеленому коридору леса к ним в лагерь пришел исполинский медведь, мысль о смерти брата принесла совершенно новые, удивительные даже чувства. Эдди почувствоал облегчение и какую-то щемящую радость.
Он стал свободен.
Эдди попросил у Роланда на время нож. Осторожно он срезал нарост древесины с пня, потом вернулся к лагерю, уселся под деревом и принялся вертеть деревяшку так и этак, глядя не на нее, а внутрь ее.
Сюзанна закончила наконец с кроликом. Мясо отправили в котелок над костром. Шкурку она растянула на двух деревянных колышках, привязав сыромятными ремнями от дорожного мешка Роланда. Попозже, уже после ужина, Эдди займется ее очисткой. А пока суть да дело, Сюзанна легко скользнула, опираясь на руки, к Эдди, который сидел, привалившись спиной к вековой сосне. Роланд колдовал над котелком с крольчатиной, засыпая туда какие-то непонятные — и, несомненно, божественные на вкус — лесные коренья и травы.
— Что делаешь, Эдди?
Эдди вдруг поймал себя на том, что отчаянно сопротивляется нелепому порыву спрятать кусок древесины у себя за спиной.
— Ничего, — выдавил он. — Подумал, может быть, у меня выйдет чего-нибудь вырезать. — Чуть погодя он добавил: — Хотя, если честно, то я никогда не умел. — Прозвучало это так, как будто тем самым он пытался ее утешить.
Она озадаченно на него посмотрела. Казалось, она собирается что-то сказать, но потом лишь пожала плечами и больше не стала к нему приставать. Сюзанна никак не могла взять в толк, почему Эдди стыдится… что плохого, если он позабавится резкой — ее отец, например, посвящал этому все свободное время, — но если Эдди захочет поговорить об этом, пусть он сам выбирает время.
Эдди и сам понимал, что вина его — чувство нелепое и бессмысленное, и все-таки ему было удобнее и спокойней заниматься резьбою, когда он оставался в лагере один. Похоже, старые привычки не так-то просто изжить. Одолеть героин — это просто игрушки по сравнению с тем, чтобы одолеть комплексы детства.
Когда Роланд с Сюзанною уходили — поохотиться, пострелять, пройти очередной урок в своеобразной школе стрелка, — Эдди принимался за свою деревяшку с удивительною сноровкой и нарастающим удовольствием. Да, он не ошибся: внутри таилась другая форма, простая, незамысловатая, и нож Роланда высвобождал ее с этакой мастерской, жутковатою даже легкостью. Эдди уже уверился, что на этот раз у него все получится, так что и рогатка окажется вполне дельным оружием. Само собой, ни в какое сравнение с револьверами Роланда, и все-таки у него будет что-то, что он сделал своими руками. Что-то свое. Эта мысль его грела.
Когда в воздух с испуганным криком поднялись первые вороны, Эдди их не услышал. Он уже думал — надеялся, — что очень скоро ему попадется кусок древесины с луком, заключенным внутри.
5
Эдди услышал приближение медведя раньше, чем Роланд с Сюзанной, но не намного: он был погружен в восторженную сосредоточенность, всегда сопутствующую творческому импульсу в его наиболее сладостные и сильные моменты. Почти всегда раньше он подавлял в себе эти импульсы, но на этот раз творчество поглотило его целиком. Эдди стал добровольным пленником своего порыва.
Из этой сладкой задумчивости его вывел не грохот падающих деревьев, а серия выстрелов из револьвера 45-го колибра, донесшихся с юга. Он поднял голову, улыбаясь, и откинул волосы со лба рукою с прилипшей к ней стружкой. В это мгновение, когда он сидел, прислонившись к высокой сосне, на поляне, что стала им домом, а на лице у него трепетал золотисто-зеленый свет, льющийся сквозь древесные ветви, он был необыкновенно красивым: молодой человек с непослушными черными волосами, норовящими завиться в кольца у него надо лбом, молодой мужчина с сильным, подвижным ртом и ореховыми глазами.
Он бросил взгляд на второй револьвер Роланда, что висел на ружейном ремне на ближайшей ветви, и спросил себя, а давно ли Роланд уходил куда-либо без своего легендарного револьвера на поясе. За этим вопросом сами собой возникли еще два.
Сколько лет этому человеку, который вытащил их с Сюзанной из их мира и времени? И, самое важное, что с ним сейчас происходит?
Сюзанна ему обещала выяснить это сегодня… если только она будет стрелять хорошо и если Роланд не психанет. Впрочем, Эдди не думал, что Роланд ей скажет — по крайней мере, вот так вот сразу, — но пришло время дать знать этой старой образине, что они видят, что что-то не так.
— Бог даст, будет вам и водица, — сказал Эдди вслух и вернулся к своей резьбе. На губах у него играла едва заметная улыбка. Оба они постепенно набираются от Роланда его прибауток… а он — от них. Как будто они стали вдруг половинками одного…
Где-то в лесу, совсем близко, упало дерево. В мгновение ока Эдди вскочил, сжимая в одной руке недоделанную рогатку, в другой — острый нож Роланда, и повернул голову в сторону звука, напряженно всматриваясь в чащу леса. Сердце бешено колотилось в груди, все пять чувств пришли наконец в «боевую готовность». Что-то ломилось сквозь заросли к лагерю. Теперь Эдди явственно слышал его приближение: что-то продиралось прямиком через подлесок, и Эдди еще про себя отметил с этакой изумленной горечью, что спохватился он, кажется, поздновато. Откуда-то из глубин сознания поднялся тоненький голосок… так, мол, тебе и надо. За то, что он делает что-то лучше Генри, за то, что выводит Генри из себя.
С натужным треском упало еще одно дерево. Теперь Эдди увидел, как в просвете между стволами в неподвижном воздухе взметнулось облачко древесных опилок. Тварь, повалившая дерево, вдруг взревела — у Эдди все внутри похолодело от этого рева.
