— Это точно, — с готовностью подхватил Ракел. — На тебя бросаться — все равно что на грабли наступать: им ничего, а у тебя шишка во весь лоб!
— Каешься, значит?
— Каюсь, князь, каюсь! — зачастил Ракел, вцепившись в решетку. — И не просто каюсь: челом бью! Служить готов до последнего вздоха!
— Это хорошо, слуг у меня нынче раз, — Владигор указал на Берсеня, — а как «два» скажу — так и обчелся!
— Не обчелся, князь, не обчелся! — затараторил Ракел. — Ты меня возьми — два и будет!
— Ну как, Берсень, поверим человеку?
— Какой он человек! — нахмурился тот. — Переметчик он, за деньги родного отца с матерью зарежет.
— Ты моих отца с матушкой не трожь! — яростно затряс дверь Ракел. — Отца степняки при мне на копья подняли, а матушку со мной в полон угнали да на рынке продали, негодяи!
— Их проклинаешь, а сам чем занимаешься! — укоризненно сказал Владигор.
— А что мне еще делать, князь? — сказал Ракел. — Я другому ремеслу не обучен.
— И крепко тебя учили?
— Крепко, князь, так крепко, что если из сотни таких, как я, один выживал, так и то хорошо.
— И как же ты в такую школу попал? — недоверчиво спросил Берсень.
— Долго рассказывать, — буркнул Ракел, — а времени у нас мало, вторые петухи пропели.
В этот момент наверху опять послышался шум, из которого выделился чей-то тревожный голос:
— Никого, братцы, не вижу, не нравится мне это! Эй, Ерыга! Ракел!
— Ну что? Кому послужишь? — прошептал Владигор, глядя на Ракела.
— Тебе, князь, тебе! — усмехнулся тот, а затем поднял голову, сложил ковшом жесткие широкие ладони и негромко крикнул: — Здесь я! Смотрю, нет ли где свежих мертвяков!..
— А Ерыга где?
Ракел вопросительно посмотрел на Берсеня.
— Под лестницей, в сундуке, — одними губами шепнул тот.
— В кабак пошел! — крикнул Ракел. — Сказал, одна нога там, другая здесь, да, видно, обеими в меду увяз, как муха.
— А у тебя там как? — крикнули сверху. — Есть мертвяки?
— Нет, — отозвался Ракел, переглянувшись с Владигором, и чуть слышно шепнул ему: — Выбирай, князь: или меня выпустишь, и я тебе службу сослужу, или нас всех тут сгноят!
Владигор обернулся к Берсеню.
— Что скажешь, воевода? — тихо спросил он. — Выберемся мы отсюда без этого ушкуйника?..
— Это вряд ли, — ответил старый воин. — Я полгода ногтями ход в земле рыл, пока в камень не уперся.
— Решай быстрей, князь, — перебил Ракел, — а то сейчас сюда еще кто-нибудь спрыгнет, и тогда нам каюк, откроются все наши хитрости…
— Это нам с Берсенем каюк, — сказал Владигор, отпирая дверь камеры, — а ты скользкий, вывернешься.
— Не сомневайся, князь, все вывернемся, — заверил его Ракел, выходя из камеры.
Он выдернул из кольца факел, подошел к бадье, переступил через ее высокий борт и с силой дернул свисающую цепь.
— Меч свой возьми, — сказал Владигор, когда бадья оторвалась от земляного пола и рывками поползла вверх.
— Обойдусь, — отмахнулся Ракел. — Ждите!
Вскоре шаткая тень бадьи покрыла все пространство подземелья, окружив Владигора и Берсеня призрачным красноватым полумраком.
— Зря ты, князь, этой продажной душе доверился, — прошептал Берсень. — Надо было сразу уходить, как только я к тебе спустился.
— Что сделано, то сделано, — ответил Владигор, — а если никому не верить, так тогда и жить не стоит.
В этот миг бадья, по-видимому, поднялась к самому вороту, но как только ее края сравнялись с рубленым порогом лаза, сверху донеслись звуки короткой, энергичной схватки, после чего сверху опять послышался скрип ворота и чуть задыхающийся голос Ракела сказал:
— Князь! Берсень! Поднимайтесь по одному, цепь совсем проржавела, двоих не поднимет…
Первым в бадью влез Владигор, решив, что на случай, если к побитым стражникам подоспеет подмога, от него будет больше толку. Но наверху все было тихо. Чадил факел, вставленный в железную рогатку на дверном косяке, побитые Ракелом стражники темными мешками валялись по углам просторных сеней, а сквозь слюдяные пластинки, вставленные в крошечные оконницы, алел морозный рассвет.
Вслед за Владигором Ракел вытащил из каменного погреба Берсеня, а когда старик ступил на пол, через блок подтянул ворот с бадьей к потолочной балке и захлопнул лаз тяжелой деревянной крышкой.
— А как же остальные? — спросил Владигор.
— Погоди, князь, не все сразу, — ответил Ракел, глянув на Берсеня. — Одежку сперва надо деду справить, а то как бы он по морозцу дуба не дал.
— Ты язык-то шибко не распускай, — проворчал Берсень. — Посидел бы на чепи годков двадцать, я бы на тебя посмотрел.
— С этим делом мы покамест погодим, — сказал Ракел, наклоняясь над одним из стражников и переворачивая его на спину.
— Пособи, князь! — шепнул он, расстегивая кафтан на неподвижном теле. — Ему тут все равно в чем лежать, а нам идти надо.
— Это точно, — усмехнулся Владигор, помогая Ракелу стащить со стражника кафтан.
Тот вдруг часто задышал, приоткрыл один глаз, но, увидев над собой два суровых, решительных лица, опять зажмурился и затаил дыхание.
— Так-то лучше, — пробормотал Ракел, бросая Берсеню кафтан и бархатные штаны. — Тише дышишь, дольше живешь, верно, князь?
— Это кому как повезет, — уклончиво ответил Владигор.
— Теперь твоя правда.
За этим разговором они раздели стражника до белья, а когда Берсень натянул сапоги и, выправив из-под кафтана длинную седую бороду, застегнул под подбородком последний крючок, прикрыли притихшего бедолагу ветхим тряпьем бывшего узника. Напоследок князь и Берсень поснимали с двух стражей широкие пояса с кинжалами и мечами в кожаных ножнах, перепоясались и следом за Ракелом вышли на крыльцо.
На скрип дверных петель из глубины двора с глухим рычанием подбежали два волкодава, но Ракел вынул из-за сапожного голенища розовый обломок кости и швырнул его псам. Псы вцепились в него с двух концов и потащили в разные стороны, злобно рыча и упираясь в землю огромными когтистыми лапами.
— Скорей в конюшню! — скомандовал Ракел, указывая на длинный темный сруб по правую сторону от высоких бревенчатых хором, крытых светлой липовой щепой.
Все трое перебежали двор наискосок и скрылись среди саней, поставленных «на попа» под широким навесом.
— Ты на коне-то усидишь? — спросил Ракел, обернувшись к Берсеню. — У хозяина жеребцы с норовом.
— Ты их сперва выведи, а потом посмотрим, — ответил тот.
Вскоре все трое уже скакали по плотной песчаной косе вдоль прихваченной первыми ночными морозами Чарыни. Откуда-то сзади долетал бестолковый шум погони, потерявшей всадников из виду, — выскочив за околицу, они, вместо того чтобы свернуть к лесу, спустились по глухой тропинке в овраг и скрылись среди высоких трубчатых стеблей и сухих стрельчатых зонтов борщевника.