Теперь уже мне, срочно скинув сапоги и болтающиеся на щиколотках штаны, пришлось усесться на попа верхом, и, вцепившись в его ноги, прижимая их грудью, всем своим довольно тщедушным телом, удерживать его от окончательного сползания. Если он свалиться туда целиком — встанет на ноги: под берегом мелко, и пары локтей не наберётся. И мне потом… мало не покажется.
Иерей рвался и метался, выгибался и елозил. Но точка опоры у него была одна, примерно в том же месте, которое он у меня так старательно крутил. Методом непосредственного эксперимента я установил, что Гена — не Архимед. «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир» — здесь не сработало. Просто потому, что нормальное дыхание над поверхностью воды такая точка опоры не обеспечивала. Как известно от того же Архимеда: «Тело, впёрнутое в воду — выпирает из воды». Выпирает. Но — только частично. А подводное дыхание задницей — в «Святой Руси» не распространено.
Наконец, мой полу-ныряльщик устал, выпустил кучу пузырей и затих. Я лежал на его ляжках, обхватив его сапоги левой рукой и считал. Вполне даосский счёт: «раз-и», «два-и»… На 38 секунде поп вдруг снова рванулся, забулькал, съехал ещё на пяток сантиметров… Наконец успокоился. А я начал новый отсчёт. Неторопливый. После пяти сотен секунд тишины я отпустил его, столкнул иерейские ноги в воду. И тут отпустило меня…
Мужские истерики мало чем отличаются от женских. Шума меньше. А так-то…
Я сумел стянуть с себя всё оставшееся тряпьё и, отойдя на пару шагов выше по течению, слезть с берега в воду. С головой. Несколько раз. Свежая ночная вода привела в чувство. Относительное. И уменьшила боль. Тоже — относительно.
Вот так делать нельзя. Человека в таком состоянии не следует пускать в воду. Но ОСВОД у меня здесь отсутствует, а сам я… несколько… торможу. Головой.
Что радует во всём этом эпизоде, так это отсутствие овечьих ножниц. Помниться, Распутина тоже пытались оскопить. Тоже — духовные лица. Но три духовных лица так и не смогли унять одного «человека из народа». «Старец», «святой человек» при виде скотского инструмента сумел как-то вывернуться. Может, мне в «старцы» пойти? В предположении следующего такого случая…
Выльем воду из ушей и подведём итоги: попытка найма попа для исполнения разовых работ в форме договора подряда закончилась побоями, издевательствами, попытками членовредительства в прямом и переносном смысле, и шантажом меня, любимого, в особо крупных размерах. Мораль? — Мораль очевидна: аутсорсинг в поле идеологии — не работает. Альтернатива аутсорсингу известна — специалиста надо брать в штат на постоянку. Дорого, неудобно, но… Для «пить, есть, веселиться» — можно и со стороны работников привлекать, но «промывальщики мозгов» должны быть свои, «на моём корме». А делают таких… спецов — только на епископском дворе. Охо-хо, ещё одна заморочка на мою бедную лысую голову. Но — надо. А то ведь в следующий раз… и вправду открутят.
«Если хочешь быть отцом
Яйца оберни свинцом».
Народная после-Чернобыльская мудрость. Может, так и сделать? Гульфик какой бронированный спрогрессировать? От сильно рьяных пастырей… Очень может быть актуально: это ведь меня только одна «догонялочка» догнала, Марьяшка только некоторые кусочки из нашего квеста да моего здесь пребывания выдала. И то — чуть живым остался. А ведь у меня много чего в похожие «догонялки» раскрутиться может.
Да и вот ещё одна, свеженькая, сапогами вверх в реке торчит. Тоже — действие, чреватое последствиями. «Время собирать камни, и время разбрасывать камни». И всё это — одно и то же время. «Каждые пять минут — разрыв сердца». Или ещё чего… Больно ж, однако.
…
«Конец простой — пришел тягач,
И там был трос, и там был врач,
И „МАЗ“ попал, куда положено ему
И он пришёл, трясётся весь…».
В роли «тягача» выступил пришедший, наконец-то, Сухан, в роли «МАЗа» — служитель культовый. А трясся я сам. Отходняк.
Позвали мужиков, выловили утопленника, отнесли на усадьбу в баньку. Тут, при свете лучины, я хоть осмотрел покойника. И пограбил.
Один из персонажей «Молодой гвардии», гестаповский офицер, имел привычку носить на себе, прямо на теле под одеждой, пояс с кармашками, похожий на патронташ китайского солдата времён последних тамошних императоров. В «патронташе» он хранил различные изделия из драгметаллов, снятых с человеческого материала, попадавшегося ему в обработку. Отец Геннадий поступал аналогично. Однако, если служитель Третьего Рейха ориентировался, преимущественно, на золото, то служитель Церкви Христовой — на серебро. Ввиду отсутствия в обращении в здешних пустынных местах иных драгоценностей.
Нашлись здесь и мои гривны, плаченные за разводы, и ногаты за прочие требы проведённые. Обнаружилось и несколько нательных крестиков и обручальных колец.
Сперва показалось — снятых с умерших. Ну и правильно. Ещё Мономах в своём «Поучении» писал:
«И в земле ничего не прячьте — то нам великий грех».
Упорно сохраняется даже и в 21 веке языческая традиция класть в могилу предметы, якобы необходимые в следующей, загробной жизни. С немалыми усилиями эта традиция выкорчёвывалась на всём пространстве христианского мира. В России — безуспешно. И в гроб убитому и отпеваемому по православному обряду бандиту в «Бригаде» кладут пистолет.
Украшениями увешивали московских царей и цариц, хороня их в подземельях Архангельского собора Московского Кремля. Покойников обряжают в драгоценности, в дорогие одежды, будто на великосветский приём. И правда: где ещё более «велик свет», чем при встрече с ГБ? Но все богатства земные — прах и грязь перед лицом Господа.
Золотое шитьё и гранёные алмазы не держаться на душе человеческой. Зато очень хорошо привлекают разного рода гробокопателей. В их бесконечной и разнообразной череде, от обычных мародёров до маститых археологов, первыми часто оказывались сами гробовщики и священники. В тот момент, когда родственники уже простились с обряженным телом, но гроб ещё не закрыт, немалое количество ценностей меняет своих хозяев. Впрочем, умерший — принадлежит богу. А всё что на нём — естественно, служителю божьему. Так же, как нательное имущество казнимого — принадлежит палачу.
Однако до меня быстро дошло: зря я о покойнике так плохо думаю — все умершие и у «пауков», и в Рябиновке, и у меня в Пердуновке — были уже закопаны. Молебны служились над могилами, а не над гробами. Это, скорее, плата за требы. Видать, кое-кто из крестьян снимал с себя всё, что ценного оставалось.
— Эта… боярич… и чего ж с ним приключилося-то?
