— А что, на ней была пояснительная надпись: "Никогда не сдает полиции наглых юнцов"? Должна тебя разочаровать — мне незаслуженно польстили.
Обладатель серьги и цветных очков ухмыльнулся еще шире.
— Сейчас все Бессмертные себе включили в передатчик импульс поражения. Им даже полицию, тудыть, звать не надо — чуть что не так, хлоп молнией. А у тебя такого нет. Пойдем.
— Куда? — немного удивленная этой уличной версией человеческой психологии, постаралась уточнить Эстер.
— К нам.
— А чем вы настолько примечательны, что я должна потратить на вас свое время?
— Харри, тудыть, тебе скажет, — невозмутимо заявило это чудо городской субкультуры. — Идешь?
Нет, любопытство никогда не относилось ни к числу пороков, ни добродетелей Эстер Ливингстон, считайте его хоть полезной, хоть дурной чертой характера. Но она очень не любила, когда копались в ее жизни, делали вид, будто знают о ней больше, чем можно почерпнуть из газетных подборок, и обсуждали мотивы ее поступков Ее сразу тянуло доходчиво растолковать таким ребятам, что лучше бы они поискали себе другое, менее хлопотное занятие. А что касается чувства опасности, которое непременно должно возникнуть, когда тебя ведут внутрь темного квартала по улочкам, похожим скорее на щели между домами, где царит запах дешевого масла для жарки и пронзительные вопли, доносящиеся с экранов в глубине комнат — то Эстер последнее время даже не чувствовала, когда подвергает себя риску. С одной стороны, терпеливо ждущее внутри нее Право постепенно передавало владелице ощущение будущей вечности, с другой стороны, она мечтала не доносить до сорока лет свое зерно бессмертия, и потому радостно принимала опасности.
Остановивший ее подросток теперь шел впереди, пританцовывая в такт звучащей в его ушах музыке, и даже не оглядывался на Эстер. Окликать его было бесполезно — он все равно сейчас ничего не слышал. Оставалось только надеяться на то, что они на острове, и бесконечно простираться эти трущобы не могут. Действительно, вскоре они прошли в поцарапанную дверь, поблуждали по каким-то мало освещенным коридорам, все время спускаясь вниз на один пролет, и наконец оказались в подобии подвального склада, с выщербленными каменными стенами, изрисованными краской. На стенах преобладали надписи с ругательствами не менее грязными, чем пол под ногами, но их было так много, что они начали складываться в причудливый узор, переплетаясь друг с другом и напоминая попытку создать некое художественное полотно, а не выразить свое отношение к жизни. Эстер невольно фыркнула, рассматривая все это великолепие, но ее провожатый ни на миг не задержался. Он подошел к одной из плит в полу, которая на самом деле оказалась крышкой люка, поворочал ее ногой, и когда образовалась внушительная щель, сел рядом с ней и произнес гораздо более ясным голосом, свесив ноги в дыру:
— Харри, ты опять спишь? А ночью снова будешь жечь лампу и всем мешать.
— Ночью статьи пишутся намного лучше, — отозвался снизу пока еще невидимый Харри, звякая чем-то железным. Как оказалось впоследствии — крюком на конце веревочной лестницы, который он зацепил за отодвинутый люк и, подтянувшись на веревке и локтях, показался в отверстии. — Не говоря уже об анонимных письмах.
Харри оказался довольно молодым или по крайней мере молодящимся человеком с вьющимися волосами неопределенного цвета и носом, носящим явные следы перелома. Другой заметной достопримечательностью на его лице были темно-синие круги под глазами, что говорило либо о хроническом недосыпании, либо о нездоровье, но скорее всего и о том, и другом вместе. Но на Эстер он посмотрел весело, обозрев ее с ног до головы, и внезапно подмигнул.
— Утром я поспорил с троими, госпожа Ливингстон. Они утверждали, что вы никогда сюда не придете.
— Я надеюсь, — Эстер сунула руки в карманы, в свою очередь разглядывая собеседника, — вы меня сюда заманили не только ради стремления победить в споре?
— Ну что вы. разве бы я осмелился беспокоить Имеющую Право, если бы у меня не было на это веской причины, — Харри наконец выбрался из дыры в полу и преувеличенно долго отряхивал сначала джинсы, потом рукав рубашки. Сразу было заметно, что стремление паясничать у него в крови. — Молодец. Алька, с заданием справилась, — обернулся он к провожатому Эстер. — Иди теперь, погуляй на свежем воздухе.
— Еще чего! — фыркнул мальчик, который оказался девочкой. — Ты что, хочешь, чтобы я тебя наедине с бабой оставила? Глаз да глаз нужно за некоторыми!
— Простите ее, госпожа Ливингстон, — Харри картинно развел руками, нимало не смутившись. — Недостаток образования, воспитывалась в трущобах…Но по многим своим качествам, как вы, наверно, уже поняли, просто неоценима.
— Опять-таки весьма рассчитываю, что цель моего визита — не восторгаться исключительными способностями этого милого создания. Можете побыстрее перейти к делу?
— Постараюсь. А пока что все-таки рекомендую вам присесть. Вон тот стол относительно чистый.
Усевшись прямо на полу напротив нее, скрестив ноги и глядя на Эстер снизу вверх, что ему ни капли не мешало, Харри вытащил трубку, пакетик с какой-то сушеной травой и разыграл целую пантомиму, взглядами и жестами испрашивая у Эстер разрешения закурить. Она только пожала плечами. Ситуация начинала казаться совершенно абсурдной, особенно когда по комнате пополз чуть приторный запах. Обладательница сомнительных достоинств Алька сидела с полузакрытыми глазами и раскачивалась в такт музыке, грохотавшей у нее в ушах.
— Ну что ж, разрешите представиться, — сказал наконец Харри, глубоко затянувшись. Он слегка церемонно отвел волосы со лба и поклонился. — Харри Бродяга, Главарь американской группы Непокорных. Сорок три года, девять судимостей и семь лет тюрьмы. Очень много вредных привычек и дурных наклонностей. Объявлен на континенте вне закона.
— Очень смело, — неприязненно произнесла Эстер, помедлив. — Заметьте, я вас о подобной откровенности не просила.
— А я предпочитаю все акценты расставлять сразу, чтобы потом не возникало лишних вопросов.
— Вы тешите себя напрасными надеждами насчет того, что между нами может быть какое-то "потом". Скажите мне просто "спасибо", что я не направлюсь прямиком в Департамент надзора, и разойдемся на этом.
— Эстер, вы туда не пойдете, — Харри вновь затянулся и принялся выпускать дым постепенно, пытаясь с его помощью рисовать какие-то узоры в воздухе, отчего в их разговоре периодически возникали паузы, — даже если я буду страшно груб и не рассыплюсь в благодарностях.
— Второй раз за сегодня я слышу уверенную оценку собственной личности от людей, которых вижу первый раз в жизни. У Непокорных что, сложился культ Эстер Ливингстон? Устраиваете вечерами ритуальные пляски вокруг моего изображения? — Эстер демонстративно оглянулась, якобы в поисках упомянутого изображения, но на самом деле быстро обежала глазами все углы, ища ближайший путь эвакуации. Происходящее стремительно переставало ей нравиться.
