А с пятой стороны — кто я такой на Земле? Никто! Всеволод Алексеевич Гаршин. Величина абсолютно малозаметная. А здесь я — джинн Гар, небесный воин, Посланец Великого Дома! Мать его…
И рассуждать так можно до бесконечности. Эх, спросить бы у кого! Такого же, как я. Если бы он здесь был. Что бы он мне посоветовал? Только ведь что проку?
Если даже и найдется кто такой, если насоветует что, — я ведь все равно буду жалеть, если придется бросить все и вернуться обратно. Чего от себя-то таиться?
Сидеть у открытого окна на осеннем ветру оказалось не так уж приятно. Я даже специально добыл меховую куртку и оделся. Продолжая курить одну сигарету за другой.
Машинально прикуривая их от все того же перстня. Который, как всегда уже бывало, норовил прокрасться в реальность хоть в виде зажигалки. Стоило мне лишь слегка расслабиться.
Именно в один из таких моментов и застал меня громкий стук в дверь. Интересно, как это я умудрился во время запоя эту побрякушку не вытащить?
Торопливо прикурив, я сунул перстень в карман.
— Войдите!
С грохотом, но весьма пристойно, в комнату ввалился наряд городской стражи.
Первой моей мыслью была дурацкая — эффектно кувыркнуться в окно; вторая, более спокойная — что я что-то натворил все-таки? И только после этого я разглядел на стражниках значки дома Словинеца.
Как казначейский секретарь — бог знает все же, что это за должность! — Словинец имел в подчинении в качестве личной гвардии большой отряд городской стражи.
Вот эти-то гвардейцы и явились в «Храбрые плотовщики».
— Сударь! — официально обратился ко мне командующий нарядом сотник. Ого! Я уже достаточно разбирался в здешней табели о рангах, чтобы понять, что данный наряд послан именно ко мне. Рядовой патруль не всегда возглавляли и сержанты — десятники по-здешнему.
Так и оказалось.
— Его милость господин казначейский секретарь желает вас видеть! — Распоряжение прозвучало весьма решительно.
Так со мной давно уже не разговаривали. Последний месяц всякая собака в объединенной армии Крунира и Остравы знала, что я — Королевский Магистр.
Вот только здесь еще никому это не было известно. По осенней распутице любому гонцу потребовалось бы несколько недель на то расстояние, которое я на вертолете покрыл за часы.
Да в общем-то меня это не очень огорчало. Раз хочет видеть — значит, надо идти. Вряд ли Словинец стал бы подымать меня из запоя по пустякам.
Наверняка ведь он знал прекрасно, где я и чем занят. Да даже по лицам пришедших видно было, ЧТО они тут ожидали застать. Уж во всяком случае не мирно курящего на подоконнике жильца.
Я решил подчиниться безропотно. Позволил лишь себе традиционно уже пошутить:
— Что, в случае неповиновения приказано применить силу?
Ребята попались в самый раз в меру преданные уставу, и горинское обратное прочтение приказа им в головы не приходило. Так что шутка кончилась, как и всегда здесь, ничем.
Вздохнув, я слез с подоконника, надел куртку в рукава, вытащил из мешка шапку и отправился с патрулем. Из оружия с собой взял только «стечкина», но и то скорее машинально, чем по необходимости.
Необходимости и не возникло.
Единственное, что нас донимало по пути, — это слякотный снегопад. Даже городские собаки не бегали по улицам, а прятались неизвестно где. Ну понятно — самая та «собачья» погода.
Словинец обитал в агромадном особняке в богатой части города. Там, где жила вся городская верхушка. Его сложенный из дикого камня дом за высоким забором из бревен напоминал настоящую крепость.
Не у всякого барона замок выглядел столь внушительно. А строились здесь все из дерева: благородный ты или крестьянин — не имеет значения. Лес же кругом — дармовой.
Только на пятьсот километров западнее, в предгорьях Серых гор, появлялись каменные замки. Во всяком случае, я сам их видел. И там и здесь. Имел такую возможность.
Впрочем, хоромы Словинеца я тоже уже видел. Когда в прошлый раз явился к нему с докладом. О выполнении задания. Того самого, для которого он меня нанял. Уничтожения волколаков. Поскольку я их действительно уничтожил в ходе великого освободительного похода. Как досадную помеху… Правда, не без помощи вояков и Забавы.
Последней — в особенности. Собственно, если бы не она — накрылись бы мы все у развалин Млокского замка ба-альшой пребольшой… поварешкой.
Я тогда еще совершенно не имел представления о местных колдунах.
Казначейский секретарь принял меня, как и в прошлый раз, в своей деловой комнате. Не то приемной, не то кабинете. Со столом, стульями и отдельной изразцовой печкой. Расположенной напротив стены с двумя застекленными окнами. Было довольно уже сумрачно, и в кабинете (пусть будет кабинет) Словинеца горели два привычных уже мне люминофора.
Не наших, земных, а здешних — магических. Хотя по способу действия практически не отличающихся. И это они сейчас мне стали привычны, а поначалу я чуть челюсть не вывихнул, когда увидел.
Господин казначейский секретарь стоял у стола с бумагой в руках. Выглядел он весьма импозантно, поскольку был мужчиной крупным, дородным. И имел вид младенца, вставшего вертикально. Только размером с медведя. Зрелище впечатляло. А учитывая то, что во рту у него дымилась здоровенная же сигара, — так и вообще.
Одет господин казначейский секретарь был неброско, но наглядно. В медвежьей душегрейке поверх расшитого золотом то ли камзола, то ли жилета из привозной материи темно-кровавого цвета.
Из-под жилета — все-таки жилет — выступали пышные рукава белой рубахи, скрывавшие мощные руки до кистей. Согласно традиции, рукава служили здесь и карманами.
Ниже пояса на господине казначейском секретаре имели место быть свободные штаны из плотной зеленой материи, заправленные в сапоги. Сапоги были из красной мягкой кожи. С меховыми отворотами. Правильный наряд. Как раз по нашей северной погоде. Не Венеция, чать. То есть не Коралловые острова — есть у них тут такие в экваториальном море. Лето круглый год. Жалко, сам не видел.
Здесь же у нас сейчас далеко не лето. О чем свидетельствовала не то соболья, не то еще чья-то мантия (или шуба?), брошенная на спинку хозяйского стула за столом.
Печка сегодня, судя по всему, не топилась. Из экономии, надо полагать. Заметно было у господина секретаря такое свойство.
Завершала — или дополняла — наряд массивная золотая цепара, пролегавшая полукружием по груди. И очень внушительно смотревшаяся на фоне жилета — тире — камзола.
По-моему, цепь эта была каким-то символом должности или положения казначейского секретаря. Правда, до конца я пока в этом еще не разобрался.
