И уж, разумеется, никого не держали в бараке по двадцать четыре часа в сутки. Напротив, в пределах поселения невольники пользовались почти полной свободой передвижения. Во-первых, сбежать за частокол и ров они не могли. А, во-вторых, варвары были достаточно практичны, чтобы понимать: пленники должны свое содержание окупить — так или иначе. Не то зачем их вообще оставлять в живых?
Насколько понял Илья, основным занятием варваров-мужчин были военные походы. Работы же мирные, включая заботы о хозяйстве, ложились на детей, женщин… и невольников. Причем на последних — в меньшей степени, ввиду их малочисленности.
И потому все, что требовалось от подневольных работяг — не отлынивать и не шататься по поселению без дела.
Побывав в качестве работника в нескольких домах варваров, Криницкий понял, что удобством они, если и превосходят невольничий барак, то незначительно. Пол в этих жилищах был земляной, комната — единственная, с очагом в центре, а над очагом имелось отверстие в крыше, чтобы выходил дым. Прямо в домах были устроены загоны для скота, так что и запах стоял соответствующий.
Поначалу, кстати, Илье и поручили было ухаживать за скотиной в паре с еще одним невольником, более опытным. Однако понадобилось всего три дня, чтобы и напарнику, и самим варварам стало ясно, насколько выросший в городе новичок не приспособлен к таким делам. Ни подоить корову или козу не мог, ни овцу остричь, ни курицу зарезать. Поэтому следующую неделю Криницкий провел за самой простой, хотя и наименее приятной работой — уборкой навоза. А затем его перевели в одну из местных кузниц.
Работа кузнеца вызвала у Ильи удивление — во всяком случае, поначалу. Состояла она в том, чтобы перековывать добытое в набегах оружие и переделывать захваченные доспехи. От Криницкого же требовалось заходить за железными трофеями, предназначенными для перековки. Чаще всего на общинный склад, иногда по домам к тем варварам, которые отдыхали от недавнего похода и предпочли держать предметы амуниции убитых врагов при себе.
Излишне говорить, что и результаты труда кузнеца кто-то должен был отнести на склад или домой к новому владельцу. Причем был этим «кем-то» не сам работник молота и наковальни.
«Вещи мертвые, — снизошел как-то до объяснения невольнику цели своей работы кузнец, — и оружие… оно служило нашим врагам, тогда как должно быть самым верным союзником воина. А какой союзник из бывшего врага? И какой воин доверится вражескому мечу или кинжалу? Я вот таких безумцев не знаю».
С точки зрения Криницкого от таких доводов за версту несло дичайшим суеверием. Однако спорить, вслух высказывая свое мнение, он, разумеется, не стал. И не только потому, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а невольнику вообще-то спорить не по чину. Просто, во-первых, если подумать, даже иное суеверие могло иметь под собой рациональную основу. В данном случае варвары, скорее всего, просто не желали походить на воинов противной стороны, нося их оружие и доспехи. И вот к такому предубеждению Илья относился с пониманием. На его родине ведь тоже находилось мало желающих щеголять, например, в эсэсовской форме. Среди здравомыслящих людей, по крайней мере. И то, что форма эта не была лишена элегантности, значения не имело.
Во-вторых, с кузнецом у Криницкого установились почти приятельские отношения. Во всяком случае, тот не презирал невольника, работавшего у него мальчиком на побегушках, и не прочь был поговорить с ним. Даже на посторонние, не связанные с работой, темы.
Из разговоров этих Илья понял, почему Кира, призывая варваров на помощь себе и заодно ему, особенно напирала на отсутствие у нее и у соседа по темнице оружия. Оказывается, она знала: в отношении чужаков у варваров существует всего один закон. Того, кто вооружен, полагается убивать, безоружного же — брать в плен. Дабы заставить работать на себя… ну или ради выкупа. Если, конечно, было, кому этот выкуп заплатить.
Причем щадили безоружных людей не из человеколюбия или иных соображений морального порядка. Скорее, наоборот. В варварском обществе, где хозяевами жизни считались воины, неумение владеть оружием воспринималось как нечто, присущее низшим существам — будь то женщины, дети или домашний скот. А также невольники. Проще говоря, те, чья жизнь и смерть находились в руках воинов. И если с воином другому воину надлежало сражаться хотя бы для того, чтобы доказать свое превосходство, как главное достоинство, свою правоту, то существам низшим, беззащитным и зависимым доказывать чего-то в принципе нужды не было. Их, существа эти, разумнее использовать по назначению да себе на благо. Не говоря уж о том, что даже самые молодые из варваров понимали разницу между понятиями «схватка» и «убийство».
Беседовать с кузнецом Илье было, в общем-то, интересно… только вот услышанное самооценку невольника, мягко говоря, не поднимало. Не будучи лишен гордости и амбиций, теперь уже бывший актер не горел желанием провести всю жизнь за уборкой навоза или перетаскиванием железок в кузницу и обратно. Как и ощущать себя некой неполноценной сущностью наподобие калеки или евнуха, на которую смотрят свысока даже дети. Последнее, кстати, и немудрено, ибо иной мальчишка сегодня пасет овец, а завтра берет меч и идет в набег вместе с отцом или старшим братом. А вот невольник, не способный толком меч держать, ни на что подобное надеяться не мог.
А Криницкому за всю жизнь доводилось фехтовать разве что, отрабатывая роль в спектакле. Детские игры во дворе в «войнушку» не в счет. Да и махать легоньким бутафорским мечом или шпагой на сцене и сражаться по-настоящему — далеко не одно и то же.
И, увы, когда в очередном обмене репликами с кузнецом Илья осторожно признался в своем желании научиться владеть оружием, собеседнику порадовать его оказалось нечем. Иметь при себе оружие невольникам не полагалось. Вплоть даже до иголки, наверное. А изменить свой статус невольника в варварском поселении можно было всего двумя способами. И ни один из них Криницкому не подходил.
Во-первых, невольника мог выкупить из плена родной клан. При наличии такового, разумеется. Ну а во-вторых, невольник, желающий войти в высшую касту, имел право бросить вызов кому-то из воинов. И мог хоть сам стать воином, хоть уйти на все четыре стороны… но только если побеждал в поединке. В поселении даже ристалище имелось — для этой цели и не только.
«Да как же я победить-то смогу без оружия?» — не скрывая досады, вопрошал Илья. И вновь ответ кузнеца не принес ему радости и облегчения.
Да, сражаться можно было и без оружия — на кулаках, например. В частности, именно такой способ выяснить отношения предпочитали местные парни. И вообще, убивать своих в селении допускалось разве что в крайних случаях. В ответ на оскорбление, настолько тяжелое, что смыть его можно было лишь кровью, и никак иначе.
