— Пойдём. Покажешь, из чего можно приготовить отличный обед. Какое у тебя любимое блюдо?
— Пицца. В школе нам никогда её не дают.
Девушку увлекла возможность приготовить домашнюю пиццу, но через секунду она застыла на месте.
— А ты действительно знаешь, как её готовить?
— Ага. Давай посмотрим, из чего можно сделать начинку… Тебе что больше нравится: пеперони, овощи, колбаса, зелёные оливки или..?
— Вообще-то оливки, но я знаю, что у них своеобразный вкус. Как насчёт пиццы с разными начинками? Папа любит пеперони, а мама будет счастлива уже потому, что ей самой не придётся стоять у плиты. Если сделаешь тесто, я подберу соус. Сумеешь нарезать пеперони и оливки?
Гарри рассмеялся.
— После пяти лет уроков Снейпа? Раз плюнуть.
* * *
Как только Амелия разобралась с документами, с ней связался Дамблдор. Обойдясь без обычных приветствий, он поинтересовался:
— Есть какие-нибудь подвижки в розыске Гарри?
Проигнорировав вопрос, хозяйка кабинета сказала:
— Последние несколько часов я просматривала исходные документы, завещания и бумаги, которые касаются размещения мальчика. Похоже, вы полностью проигнорировали чётко выраженную волю Джеймса и Лили и сделали то, чего сами пожелали.
Дамблдор промолчал. Разумеется, у него были оправдания, но только они с Гарри знали полное содержание пророчества.
Мадам Боунс решила, что будет настаивать. Она не собиралась довольствоваться молчанием, словно школьница, ляпнувшая какую-то нелепость.
— У вас есть хоть одно разумное объяснение?
— Ни одного, что я пожелал бы обсуждать. Для моих действий были серьёзные основания.
Глава ДМП продолжила давить:
— Лично я думаю, что достаточно веских причин в этом случае просто не существует.
Директор вновь не ответил.
Амелия поняла, что её просто не хотят слышать. Как грубо!
— Как вы думаете, что произойдёт, когда Гарри найдётся?
— Разумеется, он будет помещён под мою опеку.
Мадам Боунс начала терять самообладание:
— Дамблдор, я буду предельно откровенной: без ясно выраженного согласия Гарри Джеймса Поттера ничего не случится. А меня одолевают сильные сомнения, что он поддержит твоё требование. Ты не станешь его выкрадывать, а под чью-либо опеку поместишь, только если он сам того пожелает.
Дамблдор снова промолчал.
А Амелия продолжала выпускать пар:
— Все документы указывают на то, что при наличии достаточных средств он должен быть признан совершеннолетним. А его финансовое положение таково, что на эти деньги он может спокойно жить лет пятьдесят. И это в том случае, если Гарри не получит завещанного ему состояния Сириуса Блэка. А я собираюсь лично проследить, чтобы так и случилось.
Глава Визенгамота снисходительно ответил:
— Амелия, в нашем случае решать будете не вы. «Когда она была студенткой, этот способ всегда срабатывал».
Женщина вспыхнула:
— А вы — не следователь! О чём вы только думали, когда приказали одному из моих офицеров врываться в дом ни в чём не повинной семьи? Как только я об этом узнала, пришлось отобрать у него значок. А вы, ваша честь, отдали ему такой приказ!
Дамблдор пребывал в замешательстве. Что ж, пора пустить в ход последний козырь.
— Гарри необходимо защитить.
— А — Вас — необходимо — остановить! В данном случае у вас нет никаких полномочий. Вы уже пошли против воли его родителей и на целых одиннадцать лет отправили мальчика в ужасное место. Так учтите: я не позволю нарушать завещание его крёстного отца и опекунов в магловском мире, которых вы ему, на минуточку, подобрали лично. Не смейте использовать моих людей! Не смейте забирать его откуда бы то ни было, если он не находится в непосредственной опасности. Под этим я подразумеваю, что либо его атакуют превосходящие силы противника, либо он определённо подвергает себя опасности. И не смейте его заставлять плясать под вашу дудку. Я понятно объясняю?
— Как и всегда. Однако очень важно, чтобы он не попал к Волдеморту. Несомненно, за ним идет охота.
Было похоже, что эти слова по-настоящему вывели Амелию из себя:
— Если мы продолжим поиски, то и его пропажа, и нынешнее местонахождение станут достоянием общественности. Одно это фактически создаст упомянутую вами «проблему». Не так ли?
Дамблдор ненавидел, когда в его планы вмешивались люди, предпочитавшие жить своим умом.
— Всего хорошего, директор Боунс.
— И вам того же.
* * *
Уже на обратном пути из клиники Эмма, сидевшая рядом с мужем, бросила взгляд на передовицу «Таймс» и вскрикнула:
— О нет!
— Что такое, Эм? — встревожился Дэн.
Та вздохнула и ответила:
— Дядя и тётя Гарри, Вернон и Петуния Дурсли, вчера вечером вместе со своим сыном погибли при пожаре в своём доме.
— Как такое могло случиться?
— В газете мало подробностей. Просто написано, что идёт расследование, а соседи видели подозрительного старика, который выпивал на их заднем дворе.
— А парень ни сном, ни духом.
— Он явно думает, что свет клином сошёлся на Гермионе.
— Ну, это делает его неудачливым парнем, у которого хороший вкус.
Эмма улыбнулась любимому:
— Итак, ты перестал его ненавидеть?
— Кхм, я же отец дочери-подростка. Ненавидеть всех парней, которые заглядывают к нам на огонёк— моя работа.
— Он к нам не заглянул — мы сами его пригласили. Я знаю, что он тебе нравится, — она легко сжала руку мужу. — Дэн, твоя работа — поддержать Гермиону, что бы она ни решила.
На самом деле, жена была права — Дэну действительно нравился этот подросток. Однако признать такое — нарушить «кодекс папы».
— Ладно, он неплох. Что с ним теперь будет?
Супруга пока не знала, но подумала, что в самое ближайшее время обязательно это выяснит.
— Он упоминал Департамент Магического Правопорядка. Мы можем поговорить с Гарри, но давай сначала пообедаем. Мне так интересно, что они приготовили…
— Мне тоже. Если получилось съедобно, почему бы не оставить мальчишку у нас?
— Дэн…
— Прости-прости. Даже если нас ждёт совершенно несъедобный обед, мы всё равно предложим ему остаться. Надеюсь, он не станет источником проблем.
Эмма улыбнулась мужчине, которого так любила.
— Почему бы тебе просто не признать, что он тебе понравился?
— Ладно. Мне, как и тебе, этот парень тоже нравится. Так пойдёт?
— Спасибо. Я тоже тебя люблю.
* * *
Джинни с Роном заранее отрепетировали реплики в предстоящем разговоре. И вот — после того, как вся семья расселась за обеденным столом, последний спросил:
