– У меня есть мыло, которое сможет это отмыть, – придворные дамы «шутили» над своими соперницами так, что мне с моим сиропом впору быть канонизированной, но, к счастью, в ближайшей к дворцу дешевой лавке бакалейщика продавалось ядреное мыло, способное справиться не только с ягодным соком, но и с синькой.
Оська с надеждой поднял на меня свои невыносимо выразительные глаза.
– Я тебе его дам, если ты мне пообещаешь слушаться…
– Обещаю! – поспешно крикнул он.
– …и в наказание за курицу закрасишь надпись на дверце нового экипажа, – продолжила я.
– Угу, угу, где мыло-то? – мальчишка в нетерпении подергал меня за рукав.
Вы бы поверили? Я – нет, но мыло все же отдала. Прилагательное «ядреное» использовалось к нему не для красного словца – этот химический брусочек дерет кожу так, что умываться им можно только в очень сложных обстоятельствах и под беспрестанное оханье. Откуда я это знаю? Ой, и не спрашивайте.
Я уже собиралась потушить свечу и лечь в постель, как из коридора послышались подозрительные шорохи и звуки. Если это снова чудит кто-то из братьев – выставлю из дома! Ночь, проведенная на конюшне, заставит хулигана ценить тепло, а заодно мебелированность и приятный запах родного жилища. Я осторожно приоткрыла дверь: на другой стороне коридора так же неожиданно приоткрылась противоположная дверь, и в проеме показалось пятнистое лицо, подсвеченное снизу пламенем свечи. От неожиданности мне примерещилось невесть что, и я отпрыгнула от двери, прижимая свободную руку к позорно колотящемуся сердцу. К счастью, разум тут же оценил ситуацию и взял бразды правления:
– Оська, ты чего не спишь? Опять очередную пакость затеял? Ты бы краску для начала с лица как следует свел, а то нянька завтра по утру увидит, начнет рыбьим жиром отпаивать.
Пятнистая физиономия перекосилась в гримасе отвращения:
– Да не пакощу я, больно надо. Пока отмывался, Ерем куда-то пропал.
Вот это уже нехорошо: каким бы смышленым ни был младшенький, никто еще не отменял нашего долга приглядывать за ним.
– Пойдем внизу посмотрим, может, он на кухню залез, – предположила я.
– В отличие от некоторых, он не имеет привычки уничтожать запасы колбасы по ночам.
– Так, может, как некоторые хомячит варенье прямо из банки.
Несколько секунд мы поперебрасывались вызывающими на дальнейшую словесную дуэль взглядами, но потом как-то вместе решили, что в данной ситуации это глупо и, скрипя половицами, двинулись вниз.
Ерем обнаружился на первом этаже, причем в непосредственной близости от кухни.
– Эй, малыш, ты почему не в постели? – попробовала окликнуть его я, но ребенок даже не повернулся, а продолжал двигаться через коридор.
Оська обогнал меня, схватил брата за плечо, а затем с удивлением произнес:
– Да он спит! Мой брат – лунатик!
Действительно, глаза Ерема были закрыты, но он все еще пытался куда-то идти, игнорируя, что его держат за плечи.
– Ты чему-то удивляешься после церковника и бабника?
– И командира в юбке… – прежде, чем мальчишка успел добавить еще что-то, я исхитрилась зажать его щеки между указательным и большим пальцем, превратив лицо острослова в «уточку». Губы тут же возмущенно задвигались, но звуки были невнятными, так что, если он и сказал, нечто обидное, на его счастье я не разобрала.
– Сначала дело – оттачивать приемы пикировки будем потом. Твой лунатик уже успел от нас уйти.
– Он и твой тоже, – освобожденный от моего захвата Оська возмущенно вытер губы.
Нет, все же «уточкой» он не только выглядит милее, но и звучит приятней.
В три шага я догнала Ерема, уже почти добравшегося до кухни, и подхватила поперек туловища. Ноги мальчишки все так же продолжали двигаться, словно и не отрывались от земли. Тяжелый-то какой, даром что маленький! Я хоть девушка и крепкая, но одной рукой не доволоку. Мне пришлось передать свою свечу Оське и, схватив брата-лунатика двумя руками, с трудом подниматься по лестнице.
– Может, проще было его разбудить?
– Лунатиков нельзя будить. Это может нанести психологическую травму.
– Тогда надо было позвать Ласа или Ивара.
– Наконец-то в тебе проснулся джентльмен.
– Просто если ты упадешь – это нанесет Ерему не только психологическую, но и физическую травму.
– Если будешь продолжать в том же духе, то я сама нанесу тебе и психологическую, и физическую травму.
Первая от лестницы дверь открылась, и из-за створки показалась заспанная голова Ивара в старомодном отцовском колпаке с кисточкой:
– Что у вас…
– Ивар, иди сюда, – перебила я. – Мне тяжело.
Не успела с радостью спихнуть ему в руки все еще шевелящего ногами Ерема, как раздался громкий стук во входную дверь:
– Эй, хозяева, открывайте!
Мы втроем переглянулись. Кого это принесло в такой поздний час?
Дверь снова затряслась под ударами:
– Открывайте! Я вашего сынка (стой смирно, паразит ты этакий) привел!
Ну как всегда: чем ближе полночь, тем пьянее гномы! Я оглядела присутствующих. Итак: трое братьев у меня на виду, остаются еще трое. Ставлю лад на то, что привели Ефима.
Пришлось спускаться вниз: слуги уже разошлись по домам, а няня спит – дверь открывать мне. Я оглядела свой наряд и поплотнее запахнула пеньюар – никто же не рассчитывает застать меня в парадном платье в двенадцать ночи, ведь нет?
Стоило немного приоткрыть дверь, как створка тут же распахнулась во всю ширь: на пороге стоял дюжий детина, на плечах которого едва сходилась фермерская куртка. Одной рукой гигант держал за шиворот притихшего Ефима. Надо было все же с кем-нибудь поспорить, с тем же Оськой.
– Доброй ночи, сестрица, – задорно махнул мне рукой братец, за что тут же был вздернут так, что край сюртука впился ему под подбородок.
– Что здесь происходит? – грозно спросила я фермера, хотя и понимала, что скорее всего прохвост заслужил такое обращение.
Мужик оглядел меня, не признал и хмуро сказал:
– Мне бы леди Иветту.
– Ее здесь нет. Я за нее. Почему вы так обращаетесь с моим братом?
– Ваш брат – вор, леди…эм
– Николетта. Что заставляет вас так думать?
– Я поймал его, когда он пытался перелезть через забор на мое картофельное поле, – кажется, для фермера это был железный аргумент.
Ефим – поклонник корнеплодов, ой ли? Меня подмывало спросить, нет ли у громилы взрослых дочерей, но пришлось вовремя прикусить язык: кто знает, если бы мужик догадывался, что Ефим покушается отнюдь не на его картошку, то скорее всего казнил бы любвеобильного идиота еще на поле.
– Ефим? – грозно спросила я и скопированным с матери жестом уперла кулаки в бока.
