А под конец они вкололи ему пять кубиков декстроамфетаминсульфата.
Паковы глаза широко распахнулись. От долгого лежания в мокрой болотной земле его кожа почернела как уголь, а волосы отбелились и стали совсем как седые, однако глаза его сохранили свой удивительный ярко-зеленый цвет. Во всем, за исключением одной детали, его тело осталось таким же, как и прежде, но это единственное исключение заставило целительниц грустно вздохнуть.
Правая нога его сохранилась лишь по колено. — Земля взяла свою дань, — объяснила одна из мудрых старух.
— Ноги было слишком уж мало, чтобы ее спасти, — сказала другая.
— Жалко, — вздохнула третья.
Затем все они вышли из хижины, оставив Пака на попечение Вилла.
Пак долго ничего не говорил, а только смотрел на свою культяпку; он сел и осторожно ее ощупал, словно убеждая себя, что отсутствующая плоть действительно отсутствует, а не стала вдруг невидимой под воздействием какого-то колдовства. Затем он скользнул глазами по белой рубашке Вилла и драконьему гербу на ней. А под конец его немигающий взгляд уперся Виллу прямо в глаза.
— Это ты во всем виноват.
— Так нечестно! — завопил Вилл. — Эта мина никаким боком не связана с драконом. Точильщик Ножниц и так бы нашел ее и притащил в деревню. Во всем виновата война, это она принесла на нашу голову и дракона, и мину, а уж в войне-то — ты не можешь этого не признать — я никак не виноват. — Для большей убедительности Вилл взял Пака за руку. — Чёртирион… — продолжил он, сильно понизив голос, чтобы никто вдруг не подслушал.
Но Пак с негодованием вырвал свою руку.
— Это больше не мое тайное имя! Я прошел сквозь тьму, и мой дух вернулся из гранитных покоев с новым именем — именем, которого и дракон не знает.
— Не знает, так скоро узнает, — печально заметил Вилл.
— Тебе что, очень этого хочется?
— Пак…
— Мое прежнее обычное имя тоже умерло, — сказал тот, кто был когда-то Паком Ягодником. Цепляясь за стену, он встал на единственную ногу и завернулся в то самое одеяло, на котором лежал. — Можешь звать меня Без-имени, потому что ни одно мое имя не слетит больше с твоих губ.
Без-имени неуклюже поскакал к двери. Там он секунду отдохнул, держась за косяк, а затем решительно преодолел порог и запрыгал дальше.
— Подожди! Да ты послушай меня, пожалуйста! — крикнул вслед ему Вилл.
Молча и не поворачиваясь, Без-имени вскинул правую руку с выставленным средним пальцем.
От бессильного гнева глаза Вилла застлало красной пеленой.
— Мудила хренов! — закричал он вслед бывшему другу. — Поскакунчик безногий! Джонни-полторы-ноги!
С той самой ночи, как в него вошел дракон, Вилл не плакал ни разу, а теперь из его глаз так и хлынули слезы.
На самой вершине лета в деревню с диким ревом мощного мотора влетел на мотоцикле армейский вербовщик; к его заднему сиденью был приторочен большой желто-зеленый барабан. На нем был красивый красный мундир с двумя рядами медных пуговиц, и он приехал аж из самого Броселианда, выискивая парней, которых можно было бы призвать в авалонскую армию. Взвизгнув покрышками и подняв огромное облако пыли, он затормозил перед «Тощей собакой», опустил ногою подпорку, вошел в трактир и снял на весь вечер главный зал.
Выйдя опять наружу, он надел барабан и сыпанул на его туго натянутую кожу горсть золотых монет. Бум-Бум-де-Бум! Палочки выбивали из барабана громовые раскаты. Рап-Рапп-э-Тап! Монеты подпрыгивали и танцевали, как капли на горячей сковородке. К этому времени у «Тощей собаки» собралась уже целая толпа.
— Сержант Бомбаст — так меня звать! — хохотал вербовщик. Бум! Бум! Та-ра-ра-ра-Бум! — Я послан сюда, чтоб героев искать! — Он вскинул палочки над головой и звонко ими постучал. Щелк! Щелк! Щелк! Щелк! Затем он сунул их за пояс, снял с себя барабан и поставил его рядом с собою на землю. Блеск золота слепил глаза, заставлял толпу забыть обо всем, кроме алчности. — Я хочу предложить отважным парням самолучшую службу, какая только предлагалась когда-либо мужчине. Прекрасную возможность обучиться профессии, стать достойным воином… и получать за это весьма, очень даже весьма хорошие деньги. Вот посмотрите на меня! — Он любовно похлопал себя по обширному брюху, — Разве я похож на заморыша?
Собравшиеся дружно засмеялись. Смеясь вместе с ними, сержант Бомбаст замешался в толпу, он бродил то туда, то сюда, обращаясь то к этому слушателю, то к другому.
— Нет, отнюдь не похож. По той очень простой и приятной причине, что армия прекрасно меня кормит. Она меня кормит, одевает и обувает, делает мне все, что я ни попрошу, разве что жопу не подтирает. А благодарен ли я ей за это? Благодарен ли? Так вот, я ей не благодарен. Нет, уважаемые сэры и девицы. Я настолько далек от какой-либо благодарности, что еще требую, чтобы армия за это же мне и платила! И сколько вы думаете? Сколько вы думаете, они мне платят? Принимая во внимание, что вся моя жратва, мои сапоги и штаны и даже моя сморкалка… — он выхватил из-за обшлага кружевной носовой платок и помахал им в воздухе, — что все это дается мне бесплатно, бесплатно, как воздух, которым мы дышим, и как земля, которую втираем себе в волосы в канун возжигания свеч. Так угадайте: сколько мне платят! — В этот момент случайные вроде бы блуждания в толпе вновь привели сержанта к барабану. Его кулак обрушился на барабан, заставив золотые монеты высоко подпрыгнуть, а собравшихся вздрогнуть. — Сорок три медных пенни в месяц! Толпа изумленно ахнула.
— И платят без всяких задержек, ежеквартально, взаправдашним золотом! Каковое вы здесь и видите! Или серебром, это для тех, кто поклоняется рогатой дамочке. — Он пощекотал под подбородком старушку Ой-Я-Боюсь, отчего та вспыхнула и разулыбалась. — Но это еще не все — нет, даже не половина! Как я вижу, вы уже заметили эти монеты. Заметили? Черта с два! Вы просто заметили, что я хотел, чтобы вы заметили эти монеты! А почему бы и нет! Каждая из этих красавиц весит целую троянскую унцию, без малейшего недовеса! Каждая отчеканена из прекрасного червонного золота, добытого трудами кобольдов в шахтах Лунных гор — гор, населенных грифонами. Ну как же вам было их не заметить? Как же вам было не задаться вопросом, что же я думаю с ними делать? Неужели я привез их только затем, чтобы потом, отыграв свой спектакль, попросту сгрести их и закинуть назад в свой карман?.. Нет, ничего подобного! Я глубочайше надеюсь уйти из этой деревни без гроша за душой. Я намерен уехать из вашей деревни с пустым, хоть выверни, карманом. А теперь навострите уши, потому что мы дошли до главного. Вот это золото предназначено для выплаты подъемных. Да, вы ничуть не ослышались! Подъемные для тех, кто завербуется. Еще минута, и я кончу трепать языком. Думаю, вы рады это услышать! — Он подождал, пока слушатели отсмеются. — Да, уж вы там верите или нет, но не позже чем через минуту сержант Бомбаст заткнет свою пасть и войдет в это прекрасное заведение, где я заранее заказал исключительное использование главного зала — и, конечно же, кое что еще. Так вот, все, что я хочу, это просто поговорить — только поговорить, обратите внимание! — с парнями, достаточно сильными и достаточно взрослыми, чтобы записаться в солдаты. Ну и какой же это возраст? Возраст достаточный, чтобы ваша подружка рисковала подзалететь. — (Новый взрыв хохота.) — Ну и чтобы не слишком уж много лет. А слишком много — это сколько? А столько, чтобы, когда ваша подружка пойдет гулять налево, вы не обиделись, а сказали: ну и пруха же мне!.. Так вот, я люблю потрепаться, и мне нужны парни, с которыми можно бы потрепаться. И если вы здесь такие, если не слишком молоды и не слишком стары и если хотите просто меня послушать без никаких обязательств… — Он выдержал паузу. — Ну что ж, тогда все путем, а пиво ставлю я. Пейте, сколько душе угодно и в брюхо влезет, а я за все заплачу. — Он направился было к трактиру, но затем повернулся, изобразил удивление и поскреб себя в затылке. — Мать твою за ногу, я же тут вроде чего-то забыл.
