— Так ты… Ого-го, вот это да! Ты — его сын? Ну и дела!
— Да, киммериец, по крови я его сын, но хочу лишь одного: вернуть Рафале перстень и привести в Шадизар на веревке пса… пса Шафраста! Я дал клятву и от нее не отступлюсь!
— Значит, тебе нужен не только перстень?
— Нет. Я хочу получить все, чем владеет этот негодяй! Только так он искупит долг крови перед нашей семьей. Однако я клянусь, что, кроме самого Шафраста, ни на ком и никогда не использую проклятую плеть! Лишь для этого я должен заполучить ее. А с ее помощью — и перстень. Он приносит удачу в кражах, обманах, плутнях, торговле и оберегает владельца от смерти. Насильно снять его с руки хозяина невозможно.
— Поэтому-то Шафраст и похваляется им каждый вечер! Ну, ладно, ночь уже кончается, послушай-ка, что я придумал!..
Потрескивал догорающий светильник, один за другим пустели кувшины, жир застывал на кусках недоеденного мяса, а юноши все шептались, то склоняясь почти вплотную друг к другу, то откидываясь назад и негромко смеясь.
Небо за окном из черного стало темно-синим, утренняя звезда блистала, как алмаз в короне божества, а Конан все наставлял Гайяра, как следует держаться и что говорить.
За дверью раздался тихий стук, повторившийся еще два раза. Конан легко поднялся и беззвучно отодвинул засов. Вошел Фару с, неся на небольшом подносе две кружки с ароматным дымящимся напитком. Ноздри Гайяра затрепетали, глаза, покрасневшие от бессонной ночи, жадно блеснули.
— Фарус дело свое знает! Горячее вино с травами прочищает голову и придает силы телу!
— А рукам — ловкость! Держи, плачу вперед, и запомни этого мальчишку: когда бы он ни пришел, приведешь его сюда или спрячешь, если понадобится! Все понял?
— Еще раньше, чем ты сказал, киммериец! Может, принести горячих пирожков с требухой?
— Ладно, давай, неси… Постой, постой, скажи прежде, где с утра можно найти дурачка Исона? У городских ворот, говоришь? Ну, ладно, пошли…
Жуя на ходу пирожки, они выскользнули за ворота. Рослый киммериец быстро шел впереди, а далеко позади плелся беспечный мальчишка в сдвинутой набекрень шапке.
Свежая прохлада раннего утра ласкала открытую шею, вливалась в горло родниковой водой, дразнила запахом спелых плодов и влажных листьев. Солнце, едва показавшееся над городской стеной, еще не успело высушить росу и накалить камни мостовых. Конан, жмурясь от удовольствия, вдыхал живительный воздух, подставлял легкому ветерку грудь. Распахнутая рубаха из тонкого полотна надувалась на спине пузырем, варвар шел не спеша, и со стороны казалось, что беспечный черноволосый гигант полностью занят приятными мыслями — то ли о возлюбленной, которую только что покинул, то ли о приятелях, ждущих его в ближайшей таверне…
Но ни возлюбленная, ни приятели не волновали сейчас Конана: глазами, привыкшими мгновенно замечать все вокруг, он незаметно скользил по лицам, разыскивая в толпе, запрудившей площадь, дурачка Исона.
Ворота уже были распахнуты. Как и каждое утро, скрипели несмазанные колеса повозок, ржали лошади и вопили погонщики. Стражники со звоном ссыпали монеты в кошели, а писец, еле поспевая, записывал, с кого сколько получено.
Громкий хохот, раздавшийся неподалеку, привлек внимание киммерийца. Обойдя пару сцепившихся повозок, он раздвинул плечом смеющихся купцов и слуг, хватавшихся за животы.
Посреди толпы, уворачиваясь от летевших в него камешков и дынных корок, приплясывал человек в женском грязном халате. Тощий и долговязый, в шароварах, едва доходивших ему до щиколоток, в стоптанных туфлях, хлопавших по черным растрескавшимся пяткам, он прыгал и приседал, пытаясь поймать мальчишек, с визгом и хохотом осыпавших его объедками.
Заложив руки за пояс, Конан остановился за спиной толстого купца и быстро огляделся. В толпе напротив, около крытой повозки, мелькнуло смеющееся лицо Гайяра, и хитрый золотистый глаз подмигнул киммерийцу. Да, мальчишка смышлен, сразу все понял. Дальше пусть действует сам. И Конан скрылся в толпе, прихватив заодно увесистый кошель, болтавшийся на поясе хохочущего купца. Теперь ему легче будет смеяться! А тощий человек все скакал в центре небольшого круга, нелепо размахивая руками и осыпая проклятиями нахальных мальчишек:
— Ах вы, мерзкие отродья! Да падет на вас чума, на вас и на ваших матерей! Эти негодные твари, как видно, грешили с кем попало — с ослами, шакалами, змееголовыми демонами и городскими стражниками! Ну, попадись только мне, ты, шелудивый щенок,— завопил он, пытаясь поймать шустрого мальчугана, угодившего ему в лицо гнилым абрикосом,— попадись только в мои руки, и я тебя отделаю так, как отделал старый писец своего сына! Да, писец — это человек, достойный уважения! А-а-а, опять, опять!
Гайяр со смехом смотрел на его прыжки и гримасы, на то, как он подтягивал дряблые щеки к самым глазам, обнажая кривые желтые зубы. Бегающий взгляд дурачка Исона не останавливался ни на одном предмете, ни на одном лице, а костлявые руки тщетно пытались поймать мальчишек, скакавших вокруг безумца, как обезьяны.
Один из купцов, смахивая с глаз слезы и все еще смеясь, потянул Исона за рукав замызганного халата, приглашая подойти к своей повозке:
— О почтенный, твои слова полны великого смысла! Поистине, эти шалопаи, что скачут за твоей спиной — порождение грязных шлюх, а уж кто были их отцы — про то лучше всего известно Нергалу! — И он подмигнул своим товарищам, предвкушая большую потеху.— Но ведь мудрые всегда терпели гонения и побои, разве не так?
Исон опасливо покосился на мальчишек и, погрозив им кулаком, подошел поближе к купцам:
— Да, почтенный лекарь, ты прав! Мудреца сразу можно отличить от остальных! Только хитрецы и пройдохи получают в награду золото, нашептывая государям всякую чепуху, от которой разрушаются царства! А мудрому достаются в удел синяки и шишки да еще смех глупцов! Так-то вот, лекарь!
— А почему ты называешь меня лекарем? Я — купец, у меня целый обоз дорогого товара, и вдруг — лекарь! Нет, мудрейший, тут ты дал маху! — И купец нахмурился, увидев, что теперь смеются уже над ним.
— Так ты купец? Вот ведь как можно ошибиться! — Дурачок подпрыгнул и стал рвать на себе волосы.— А я-то, ничтожный, принял тебя за лекаря Маруфа, что живет у Большой Лестницы! Нет, нет, не шути, ты и вправду Маруф! Только он так небрежно красит бороду, что половина волос черна, как сажа, а половина — пегая, как у старой собаки! Но если ты и вправду купец, то прими совет мудреца: подмолоди себя получше, чтобы женщины и девушки покупали товары только у тебя, а не у других торговцев! Будь я женщиной, я бы зашел в лавку только к такому молодцу! — Городской сумасшедший повернулся к молодому безбородому купцу.— Э-э-э, но, похоже, я опять ошибся! Ведь ты — ленивый сын того самого писца, разве не так?! — И дурачок опять запрыгал, скалясь и закатывая глаза. Мальчишки, только что шептавшиеся за его спиной, куда-то делись, и народ придвинулся поближе, чтобы послушать занятные речи. В Шадизаре, как, наверное, и в других местах, любили сумасшедших: язык у них часто бывал подвешен неплохо, да и денег за развлечение никто не требовал…
