— Значит, мы возле гавани, и я освобождаю тебя от этих наручников, — протараторила она. — Ты собираешься сбежать?
— Нет, — просто ответил он.
— Ты должен. Я бы наслаждалась шансом быть спасенной.
Он улыбнулся ей, надеясь, что улыбка вышла извиняющейся.
— Я не могу, — сказал он. — Преподобный хотел, чтобы я установил бомбу, но он не сказал, где, или что он хочет взорвать. Я далеко не единственный человек в городе, который может создать взрывчатку, и мы оба это знаем. Я должен выяснить, что он хотел взорвать, поэтому должен сказать Элиоту. Так мы сможем разрушить планы Мальконтента.
— Понимаю, — тихо сказала она. — Но тогда мы впустую потратили хорошую шпильку.
И он видел, что она все понимает. Он балансировал между опасностью, грозящей ей, и тем, что могли пострадать многие люди, если Мальконтент добьется своего. Но он выбрал остаться, потому что таким образом мог спасти больше жизней.
Он вынудил себя прекратить думать о девушке на полу перед ним. Что хотел Мальконтент взорвать? Что он упустил?
— Мне придется вернуть его на место, если кто-то придет, но я не считаю это пустой тратой, — он стоял, его мышцы сопротивлялись после столь долгого сидения на холодном полу. И он шагнул.
Лишь несколько ночей назад он видел ущерб, нанесенный бомбами Мальконтента. Он видел мертвого ребенка, похороненного под грудой щебня, когда Элиот взял его проверить утраты.
Ущерб от бомбы был незначительным. Но отчаяние жителей многоквартирного дома за церковью было сокрушающим. Печаль. Надежда, что кто-то придет и изменит их жалкое существование. Элиот был идеальным, успокаивающим, утешающим. Кент стоял позади, немой и чувствующий себя некомфортно.
Но он мог остановить Мальконтента от установки еще одной бомбы. Если безумец хотел Кента, достаточно позаботившись о том, чтобы похитить его, он, должно быть, жаждал чего-то грандиозного. Взрыва, который город запомнит. Хотя бы потому, что он убьет любого, кто помешает ему.
Он контролировал свои шаги. Ступал мягко, чтобы ни один стражник снаружи не услышал его шагов. Он еще раз прошелся по схеме лжебомбы. В то же время, он представил себе город, будто смотря на него сверху, с великолепного дирижабля, на котором он лишь несколько раз пытался летать.
Они с Элиотом согласились, что для процветания города они найдут других людей, свяжутся с остальными, выжившими после чумы.
И вдруг он понял, где установили бомбу. Это было так просто… пароход. Открытие. Первый большой триумф Элиота, вовлеченного в этот проект своим дядей. А Мальконтент хочет все разрушить.
Кента не волновало, что Мальконтент и Просперо поубивают друг друга. Он заботился о невинных жизнях. Он вздохнул. Выяснить, где будет бомба не достаточно. Нужно остаться. Он может построить фальшивую бомбу. Если он уйдет, Преподобный получит настоящую.
— Я знаю, где он хочет разместить бомбу, — сказал он Эйприл, смотревшей на него с дивана. — Если каким-то образом это поможет тебе сбежать или он отпустит тебя, скажи Элиоту.
Он начертил пальцами схему на полу. Следов не оставалось, но он помнил. Лишь то, что он притворялся, будто рисует, помогало ему вспомнить дизайн. Ему нужны были часы, провода и различные детали. Его бомба будет очень правдоподобной, поэтому Преподобный не поймет, что она фальшивая пока не будет слишком поздно.
В коридоре послышались шаги.
— Быстро возвращайся в свой угол, — сказала Эйприл.
Кент пронесся по коридору. Засунуть руки в наручники снова отняло всю его силу воли. Но, прежде чем он защелкнул их, вошел слуга с едой. Мужчина одарил Эйприл долгим, рассматривающим взглядом и поставил поднос, но даже не глянул в сторону Кента, когда уходил. Кент позволил наручникам снова упасть на пол.
— Мальконтент — твой отец — может найти другую симпатичную девушку. Любую симпатичную девушку, — он остановился, ощущая, как вспыхнуло его лицо. — Я не говорю, что есть девушки симпатичней тебя.
— Нет, ты слишком умен для этого, — сказала она. Но возражение было не очень активным. Она отвернулась и заправила выбившуюся прядь за ухо. Макияж практически стерся с ее лица, но для Кента она все еще сияла. — Элиот поймет. Тебя не воспитали во дворце. Я в этой семье достаточно долго, чтобы знать, что это значит больше, чем когда отец пожертвовал мной. В его случае это показало бы безграничную преданность.
Она села на диван и уставилась на поднос с едой. То, как она сидела, заставило его отвернуться, несмотря на то, что он в действительности не хотел этого. На ней не было достаточно одежды. Это было постыдно.
— Почему ты не попыталась сбежать, пока дверь была открыта?
— Может быть, я тоже смогу разузнать что-нибудь интересное, — произнесла она. — Для Элиота.
— Нет. Если представится шанс — беги, — сказал ей Кент. — Я останусь, все узнаю. И скажу Элиоту.
— Ты? — ее голос вырос на октаву. — Как ты собираешься узнать все секреты? У тебя даже нет ресниц, которыми можно было бы похлопать. По крайней мере, мне так кажется. Подойди ближе. — Она подозвала его к себе.
Вместо этого он остался там же, где и стоял.
— Я спалил их во время эксперимента, — сказал он, сопротивляясь порыву поднести руку и прикоснуться к векам. Несчастный случай был уже давно. Ресницы уже отросли? Он не помнил и не проверял. Кажется, должны были… Он покачал головой, рассеивая безумие, что она поселила в нем. — Есть способы получения информации без помощи хлопанья ресницами, — сказал он. — Слушать. Наблюдать. Думать.
— Уверена, что у тебя это срабатывает, — она улыбнулась. — Позволь мне увидеть твои глаза.
Он покачал головой, но не знал, то ли отвечал на ее вопрос, то ли удивлялся ей. Она жила под опекой Просперо и выжила. Она знала, как наслаждаться жизнью в городе, где у всех остальных были безжизненные глаза. Она может научить его. И это пугало.
— Если я могу видеть твои, значит, ты можешь видеть мои, — сказал он, защищаясь.
— Не за этими ужасными линзами.
Она возненавидит зеленые очки, которые он надевает, когда что-то сваривает. Его губы слегка изогнулись, и она решила, что это хороший знак, встала и подошла к нему. Прежде чем он понял, она зажала его в углу. Он вскочил, и она протянула руку, но он схватил ее за запястье.
— Стой. — Получилось решительнее, чем кто-либо из них ожидал, и ее лицо вытянулось. Будто он назвал ее уродиной. Неужели она не понимает, как это — быть почти слепым? Уязвимым? Знает, насколько драгоценны эти очки? Что починить их будет невозможно?
Он искал правильные слова, но, прежде чем смог произнести хоть слово, в коридоре вновь послышались шаги. Эйприл пробежала по комнате, усевшись на краю дивана. Смирившись, он надел наручники вокруг запястий и спрятал руки в коленях, не спеша застегивать их, пока не увидит, кто пройдет через дверь. Только бы это снова был слуга, искоса глядящий на Эйприл… Но это был сам Преподобный. Его сопровождали двое служащих. Кент защелкнул наручники. Как раз перед тем, как Преподобный махнул одному из слуг, который прошел по комнате и расстегнул их.
