- Машина цела, двигатель, думаю, в порядке. Если ты закончила с делами, поехали, - вежливо сообщила я, протягивая рыжей бутылку с водой.
Девушка невольно отдернула голову. Я настойчиво придвинула бутылку. Сделав над собой усилие, Катарина подняла дрожащую руку, вцепилась в предложенный сосуд и, стуча зубами, попыталась отхлебнуть из горлышка. Её всю трясло, плечи ходили ходуном, она ничем не напоминала прежнюю элегантную и высокомерную аристократку. Бледное лицо раскраснелось, прическа растрепалась, и опалённые рыжие пряди прилипли к щекам. Потрескавшиеся, пересохшие губы, глаза - как бездонные колодцы, глубокие царапины на щеке, мокрые подмышки, забрызганный кровью и в клочья изодранный на спине сарафан… Только в сказках герой стряхивает с сандалий пыль, а с меча кровь и идёт дальше. В жизни всё гораздо злее, утомительнее и натуралистичнее.
Катарина сделала пару глотков, что-то хотела сказать, но натужно закашлялась.
- Ты пей, пей, - с состраданием посоветовала я, поднимая с земли её меч. - Успеем ещё наговориться.
Меч лег в ладонь не хуже, чем арбалет вихревика. Я на пробу взмахнула им несколько раз, плавно повернулась, взмахнула снова, представляя, как разрубаю врага по-казачьи, от плеча до бедра. Дедушка мною бы гордился, а бабушка… Я помрачнела, вспомнив, как отзывалась о ней нечисть. С бабушкой у нас будет долгий-долгий разговор по душам. А новый сервиз я ей сама потом куплю.
Ещё пара глотков, и Катарина нашла в себе силы взглянуть на меня. Она молчала, и я молчала тоже. Вопросов были тысячи, но уверенности, что мне действительно нужны ответы - ни капли, и выходило, что говорить решительно не о чем. Во взгляде рыжей мелькнуло какое-то непонятное, недоброе выражение - досада пополам с яростью - но она тут же справилась с собой и криво, натужно улыбнулась.
- Спасибо.
- Пожалуйста, - откликнулась я, с безопасного расстояния созерцая тушу огромного кота. Очень хотелось триумфально поставить ему ногу на лохматую башку, но благоразумие не позволяло: то, что кажется мёртвым, не всегда мертво на самом деле. И блискавица в кармане шорт почему-то сильно нагрелась. - А что… ну…
Я хотела спросить, как называется это чудовище, но только судорожно дёрнула головой. Катарина всё поняла без слов.
- Ракшас, - подсказала она. От усталости, боли и пережитого ужаса акцент в её речи стал заметно сильнее. - Дьемон-убийца, ночной класс, индьийский пантьеон. Мастьер иллюзий, замечатьельно отводьит глаза. Но здьесь он чужак, и потому любое оружие в руках людьей, рождьённых на этой земле, прриобрретает статус святого благословенного.
- Тогда ясно, - пробормотала я, хотя в её словах не было ровным счётом ничего ясного, и жестом, подсмотренным во второсортном боевичке, лихо закинула меч на плечо, чуть-чуть не оставшись без уха. Катарина рывком приподнялась, привстала на правое колено и сжала горлышко бутылки так, словно это было моё горло.
- Бросссь! - яростно прошипела она. - Бросссь сссейчассс же! Это не твоё! Тебе нельзсся его трогать!!!
- Да ладно, ладно, очень мне нужна твоя игрушка… - слегка обидевшись, начала я, машинально подняла руку выше, чтобы потереть внезапно зачесавшуюся шею, и подскочила, когда клинок натолкнулся на что-то твёрдое. Глотнув сухого жаркого воздуха и поперхнувшись визгом, я развернулась и оказалась нос к носу со сбежавшим балахонником. Капюшон его слетел, обнажив абсолютно лысую голову. Желтая кожа туго обтягивала череп, раскосые черные глаза без белка и радужки смотрелись провалами в преисподнюю, разинутый в немом крике рот был утыкан острыми, треугольными, как у акул, зубами. На затылке красовалась татуировка: уродливая черно-бурая птица вытягивала шею, норовя ухватить кривым клювом правое ухо хозяина.
Меч вошёл жердяю точно в грудь, в то место, где у обычного человека находится сердце. Из раны текла вонючая зеленоватая кровь и какая-то белёсая пузырящаяся жидкость. Жердяй шипел и булькал, покачивался, заторможенно, словно во сне, протягивая ко мне длинные высохшие руки. Содрогнувшись от омерзения, я выдернула меч, отскочила назад и рубанула страшилище так, как представляла себе секунду назад: наискось, от плеча до бедра. Жердяй задергался, плюясь тёмными брызгами, и упал на землю, корчась и подвывая. С изумляющим меня саму хладнокровием я стояла и ждала, а затем, выбрав подходящий момент, примерилась и одним ударом отсекла уродцу голову.
В тот миг, когда его голова покатилась по земле, балахон осыпался пеплом, обнажив выбеленный скелет, а тела адского кота и летучей мыши начали усыхать и сдуваться, как воздушные шарики. Осыпалась трухой шерсть и облезала шкура, плоть отваливалась от костей, в оскалах прибавилось кровожадности. Не прошло и минуты, как на месте двух кошмарных тварей остались только иссохшие мумифицированные останки. Правда, смердело от них, как из выгребной ямы.
Стёпка мешком свалился с моего плеча на землю и, торжествующе задрав лохматый хвост, обошел кругом все три тела, считая победу, по крайней мере, наполовину своей.
Я подошла к Катарине и молча протянула ей меч рукоятью вперёд. Было удивительно видеть потрясение и благоговейный страх на фарфоровом личике рыженькой девушки: та смотрела на меня, как на Призрак Оперы, Фредди Крюгера и налогового инспектора в одном лице. Казалось, она разрывается между желанием разрыдаться от облегчения на моём плече и схватив меч, вогнать его спасительнице в сердце. Я списала это на стресс и отходняк, и, так и не дождавшись от Катарины никаких действий, просто положила ей меч на колени. Та изумлённо захлопала глазами и приоткрыла рот, точно собираясь что-то сказать, но мне уже было не до неё. Уверенность и хладнокровие сорвало с меня, как листву с клёна по осени, кровь отхлынула от щек, а уши, напротив, загорелись, слёзы подступили к глазам. Такой несчастной и беззащитной, всеми заброшенной и обиженной я себя не чувствовала ни разу в жизни.
Я невольно хлюпнула носом, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь навзрыд. За что мне это, за что? Что я такого сделала? Предложила подвести девушку, а меня сначала с дороги сбили, посмеялись надо мной, стрелять заставили и даже не спросили, хочу ли я, меч заговорённый подсунули, а я… я же никогда… я только…
Эта мысль была как ледяной душ. Слёзы мгновенно просохли, волной накатила злость: ещё не хватало, раскисать! Ладно бы, причина была уважительная, а то - дурацкий заговорённый меч! Сделали, понимаешь, игрушку: пока в руке лежит - лучший друг и помощник, а стоит выпустить - тотчас вываливает целый тазик негатива. Да ещё мысли суицидальные, сволочь, нагоняет!
Выбросив по старой школьной привычке из головы всё непонятное и ненужное, я сосредоточилась на том, что меня действительно интересовало: а именно - пересохшем горле. В бутылке, которую Катарина прижимала к груди, как давно потерянного брата, оставалось чуть меньше половины, и я не замедлила этим воспользоваться: ловко выхватила оное вместилище живительной влаги и сделала несколько хороших глотков. А рыженькая этого словно не заметила, молитвенно сложив ладони и плавно проведя ими над мечом. Камни в рукояти отозвались едва заметной вспышкой света, но хозяйку меча это заметно успокоило. Она глубоко вздохнула и попыталась подняться. Попыталась - ибо своих силёнок для рывка было маловато, а протянутую руку Катарина проигнорировала, демонстративно стискивая рукоять меча. Сильно, до побелевших костяшек стискивая.
