— Зигмунд Фрейд… Великий психоаналитик, занимавшийся, в числе прочих, анализом и расшифровкой сновидений… Просто старый дурак.
И она протянула мне книгу. Я обалдело взял Фрейда и уставился на девушку, которая снова гипнотизировала взглядом картину за окном. В глаза бросилось лихорадочное неравномерное биение тоненькой голубой жилки на шее, словно какой-то очень маленький зверек пытался вырваться на волю из-под кожных покровов. Я спрятал книгу, вытащил наконец-то плеер и все-таки решил завязать беседу:
— Простите…
Она медленно отвернулась от окна и взглянула на меня в упор. От пристального изумрудного взгляда мне стало не по себе, но я продолжил:
— Могу я узнать, почему Вы так неуважительно отозвались о Фрейде?
— Можете. Если Вам это действительно интересно. Но сначала я тоже кое-что хочу узнать, — ответила она, глядя на меня завораживающими зелеными глазами, обволакивая тайной и не давая времени одуматься. Сердце мое тоскливо сжалось, но я решительно шагнул в пропасть:
— Спрашивайте, я отвечу.
— Хорошо, — она замолчала, как мне показалось, на целую вечность, но наконец продолжила:
— Вы верите в психоанализ?
— Не очень, — искренне ответил я, — но это любопытно.
— То есть вы знакомитесь с бредом Фрейда исключительно из любопытства, не являясь его сторонником? — уточнила она. Я кивнул.
— А во что же Вы верите?
Я задумался. Можно, конечно, отбазариться общими словами о вере в себя, в свою звезду, в высший разум… но ни во что подобное я не верил. Много раз в жизни приходилось убеждаться, что ты сам можешь изменить себе гораздо чаще, чем хотелось бы, что никакой «твоей звезды» не существует и все получается хорошо только потому, что ты очень и очень стараешься, а высший разум… я не брал на себя ответственности заявлять, что его не существует, но ни разу не встречал в действительности подтверждения его наличия и влияния на земное существование человечества. Поэтому, раз уж я решил быть честным, то надо следовать избранной линии поведения, и я мужественно ответил:
— Не знаю. Честно.
Она продолжала смотреть на меня, а потом неожиданно широко и мило улыбнулась. Сразу вся загадочность и нервозность слетели с нее, и я увидел, что она молода — вряд ли больше двадцати — что над губой у нее презабавный пушок, а возле носа дремлют тоненькими черточками мимические морщины, говорящие о том, что еще недавно смеялась она много и наверняка заразительно. Все еще улыбаясь, она спросила:
— Как вас зовут?
— Игорь.
— Варвара. Очень приятно.
— Взаимно.
Представившись, она снова перевела взгляд на окно. Там почти стемнело, и в сумерках за стеклом стремительно пролетали тенями деревья сгущающегося леса. Внезапно она резко повернулась ко мне:
— Кажется, Вы хотели угостить меня пивом?
— Да, конечно, угощайтесь, — я неловко засуетился, вытащил из-под столика бутылку, откупорил ее, облился пеной и протянул ей. Она взяла ее за горлышко — я заметил, что ногти на руках у нее коротко подстрижены, не покрыты лаком, а на пальцах виднеются сходящие мозоли. Она проследила за моим взглядом и ответила на немой вопрос:
— Я играла на гитаре. Раньше. Теперь, знаете ли, не до того.
Потом немного отпила прямо из горлышка и продолжила:
— Я cпросила Вас про Фрейда потому, что сама психолог. Когда-то мне казалось, что я знаю о психоанализе все, но если бы Вы могли себе представить, как я ошибалась! Я знала теории Фрейда наизусть и на них основе даже чуть не основала собственное учение. Конечно, с моей стороны это было ничем не оправданным бахвальством, ведь лет мне было тогда всего двадцать пять, — заметив мой вопросительный взгляд, она уточнила: — Сейчас мне двадцать семь, — я изумленно уставился на нее — надо же, а когда смеется, выглядит максимум на двадцать два! — а она между тем продолжала: — Я готовилась защищать кандидатскую, зачитывалась массой заумной литературы и мнила себя сверхспециалистом в области человеческих отношений. Но я была самоуверенной дурой.
Она усмехнулась, отпила из бутылки, бросила быстрый взгляд в окно и продолжила:
— Но, что называется, недолго музыка играла. Я встретила на своем пути человека, который сломал мне жизнь. Он был моим ровесником и человеком в высшей степени удивительным, совершенно для меня необъяснимым. Он любил то, что я ненавидела — опасность, риск, бьющий через край адреналин — и жить без этого не мог. И, несмотря на это, мы были удивительно похожи. Это как второе я — абсолютная идентичность и в то же время полярная несхожесть. Я боялась боли — он ее презирал. Я обожала комфорт — он его отрицал. Я быстро простужалась — его, казалось, не брала никакая зараза. Он смеялся в лицо всему, я вечно думала о том, как бы не потерять лица. Я не могла без него жить — он появлялся и исчезал, не вспоминая обо мне месяцами. Я страдала, устраивала истерики — он называл меня лапочкой, целовал в лоб и лишал способности соображать. Это безумие длилось два года.
Она замолчала. Я почти не видел ее в темноте, но понимал, что включить сейчас свет было бы верхом бестактности. Она опять отпила пива, но молчания не нарушала. Я тоже сидел тихо, чтобы не вспугнуть ее. О синдроме случайного попутчика я много слышал, но столкнулся в реальности впервые, и бесценным было это столкновение. К тому же история, несмотря на ее обыденности, казалась интересной. Наконец Варвара продолжила рассказ:
— Его склонность к риску убила его. Он попал в аварию. Я об этом узнала только через месяц, и вот как это случилось. В день его смерти я легла спать, как обычно, очень поздно. И мне приснился сон, не страшный, скорее мучительно прекрасный. Я стояла в голом после зимы, но уже просыпающемся лесу, в лохмотьях, с распущенными волосами. Я пряталась за стволами деревьев, которые старались укрыть меня под своими ветвями, потому что были мне почти родными, близкими, знакомыми. А пряталась я от погони, но кто за мной гонится, я не очень точно знала. Единственное, что я понимала — это что мне нельзя позволить моим преследователям меня увидеть. Тогда для меня все будет кончено. Пока они меня не видят, я могу спастись.
Она отпила еще пива, и я услышал в темноте:
— Похоже на какую-то идиотскую сказку, да, Игорь?
— Нет, что Вы, — почти испуганно ответил я, — очень интересно, правда.
— Тогда дослушайте, немного осталось. Я не смогла спрятаться и выскочила прямо на них, на охотников. Метнулась буквально под копыта прекрасного серого коня. А когда подняла глаза — увидела его, таким, каким я его помнила — смеющимся, с дьяволинкой в черных сверкающих глазах. И поняла, что мне не уйти. Целая уйма гончих бесновалась рядом, но они были на сворке, и три псаря сдерживали собак. Я бросилась в кусты и побежала сломя голову, через бурелом, падая и снова вставая, слыша за спиной его смех.
