Уже десяток лет я зарабатывал тем, что водил людей из Ардватри через Дол в другие места. Потому мне полагалось Дол знать. И я, как мог, с этим справлялся.
Ближний Ардватри носил славу самого большого людского города. Нас в мире по-прежнему было больше, чем остальных, хотя и не настолько, как раньше. Пусть мы победили в Безумных войнах, но… Дорогой ценой. Да и никто, ни один народ, не забыл моим предкам их методов.
Именно поэтому людям в Доле было опаснее, чем любому другому существу.
Над этим я размышлял, пока не достиг дверей Пел-Ройг. Постучал.
– Кто?
– Пел-Ройг, это я, Глум. Дело есть.
С внушительным шорохом отодвинулись засовы, двери распахнулись, и я почувствовал яркий цветок радости. Пел-Ройг всегда меня так встречала. С тех самых пор.
– Заходи! – Девушка отступила, блик светильника прошелся по рыжим волосам. Я чуть пригнулся и вошел. Тепло, аккуратно и чисто. У меня вечно был какой-то бардак, как я ни старался.
– Пел… – Я решил говорить быстро и по делу. – Мне нужно, чтобы ты сходила со мной завтра в Торнадоре. Послезавтра вернемся. Треть денег твоя. Пришли двое с перевала, мужик и девка… девушка.
– Опасаешься? – спросила Пел-Ройг, присев на круглую табуретку.
– Не столько сердцеедов, сколько… Ты знаешь, похолодало. Они говорят, на перевале уже снег. Без тебя никак. Я лучше дома посижу.
– Ого. Да, Белый ждать не будет. Не хотела бы, правда, но для тебя – пойду.
За что я ее ценил, так за честность.
– Спасибо, Пел. Я принес тебе пирога.
Я ощутил теплое удивление. Не ожидала. Протянул ей корзинку:
– Ага. Держи. Он, правда, вчерашний.
– Так оставайся, сейчас вода закипит…
– Спасибо, но нет, мне еще собираться, – сказал я, выскальзывая за дверь, и попрощался, пока радость и удивление девушки не начали угасать.
Пока добирался домой, слышно было, как шуршит листьями ежва – просыпалось осеннее зверье. У зверей тоже есть свои народы. Есть человеческие звери – волк, лось, курица, к примеру. Есть, скажем, беомальдовские – супь, валёжка, ежва, опять же, или как там сами беомальды их называют. Бывают смешанные, общие, неизвестно чьи, как крысы или поршни. А бывают вообще непонятные. Или, может, даже и не звери. Как Белый. Нет, и у него имеется своя принадлежность, но… Она мне не нравится.
Собирался я долго, чистил и смазывал самострел, так что задремал только перед самым рассветом. Утро было мрачноватое. Палая листва отсвечивала синим инеем в низинах, тянул ветер, холодный, еще не зимний, но уже совсем печальный. Такой срывает последние листья, морозит квадратную кубинику во мхах у болот, загоняет человеческих зверей в норы. Такой ветер не укрывает снегом. Но готовит для него дорогу, да.
Послезавтра мы вернемся домой, и там хоть снег, хоть град. Сезон был неплохим, и зиму я мог зимовать спокойно.
Я стоял на камнях у корней реликта, самого ставшего камнем в давно схлынувших горьких водах Безумных войн. Стоял, наблюдая, как пара одетых в плащи теней приближаются ко мне. Эмоций я почти не чувствовал, только общую сонливость и сдержанное предвкушение. Грач на плече Лоды дремал, изредка поглядывая по сторонам вполглаза.
Ставра оказалась ростом с Лоду. Прицы у нее не было. Лицо так же пряталось в тени капюшона. Две толстые косы каштанового цвета спускались на грудь, перевитые серо-синими узорчатыми лентами. Я попытался вспомнить, где видел такой узор, но не смог. Впрочем, подумал я, вряд ли это важно.
Они поздоровались. Я почувствовал легкое нетерпение Ставры и такое же, но поярче, – Лоды.
– Идем? – осведомился Лода. – Втроем?
– Ждем, – сказал я, – четвертую.
Нетерпение стало заметнее – щекотное чувство чуть выше шеи. От сильных чужих эмоций у меня, бывало, волосы вставали дыбом. А однажды страх и боль другого чуть не утянули на дно бытия и меня.
Пел-Ройг появилась через минуту. Куртка из рыжей кожи казалась серой по сравнению с ее волосами – с них будто искры сыпались. Веснушки, двумя крыльями от переносицы, были чуть светлее.
Только из-за волос я и заметил ее тем вечером много зим назад. Когда эти волосы уже примерзали ко льду.
Задаток – треть – я сразу отдал Пел.
– Пошли, – сказал я. – К вечеру будем там. Правило одно – делать все, что я говорю. Быстро и без вопросов.
За холодную ночь лес почти осыпался. Рыжеватые листья шуршали под ногами. Прозрачные пауки бегали по паутинам, развешивая их по всему лесу.
От железных деревьев я старался держаться подальше, каменных же не сторонился. Пока мы двигались по тропе – тут она была. Через какое-то время хорошо знакомый Лохматый лес кончался, и начинался уже сам Дол, чаша, полная странностей.
Мы шли уже целый час, никто ничего не спрашивал, и это было прекрасно.
Пока навстречу не попался кожейлу.
Он пер, конечно, прямо по дороге, шоколадно-темный, с белыми полосами от клина безглазой морды до острого хвоста. Встречный ветер пел, разрезаемый широкой башкой. На костяных лопатках у висков нацеплялись лентами листья двуросли. Я чувствовал его как темную волну на уровне шеи. Чуждые эмоции я могу ощущать, пусть и искаженно, но понимать – нет.
– Идти и не дергаться! – приказал я, не сбавляя шага.
Пел-Ройг ухнула шепотом и придвинулась чуть поближе, продолжая, впрочем, шагать. От нее пахло выпечкой.
Я оглянулся. Ведомые, конечно, встали как вкопанные.
– Идти! – рявкнул я.
Зверь был уже тут. Ярдах в трех от нас он оттолкнулся и перемахнул всю группу. Земля дрогнула. Никогда не мог понять, как такое огромное животное может так легко прыгать, но за всю историю ни один кожейлу ни на кого не наступил.
– Это что? – спросила Ставра зло. Грач Лоды оставался на его плече только потому, что хозяин сгреб его, зажал головой, рукой и шеей. Я не мог понять, зачем он так с птицей – испугался, видно. И сильно, гораздо сильнее Ставры. Тоже мне.
– Это – зверь, нелюдской, – сказал я. – Эреш.
– Мог бы предупредить.
– Я же сказал, слушаться меня.
– Эреш опасны.
– А при чем тут их звери? Человеческие волки куда опаснее. Или вот, например, езны – вполне безобидные типы, если еще где-то есть. А езный конь – это жуть что такое.
– Так эта тварь не могла причинить нам вреда?
– Нет. Даже у нежити свои звери. И далеко не все из них опасны.
– А что, тут водятся? – спросил Лода.
– Вот именно тут – нет.
Я отвернулся от них, махнул рукой, и мы пошли.
Минут через десять впереди посветлело, засинели сизые кусты опушки, и мы вышли к ржавому железному столбу, оплетенному сухим плющом.
Постояли, посмотрели вдаль. Мне оно было не нужно, но Ставра попросила показать, где Торнадоре. Показал.
От столба дорога шла вниз, и я начал забирать вправо.
– А чего не прямо? – спросил Лода.
Терпеть я этого не могу, когда лезут с вопросами.
– Там мы не пройдем. Будем огибать по лесу, – сказал я.
– Почему? – поинтересовался Лода.
– Зачем? – спросила Ставра одновременно с ним.
Это было уже многовато. Я выразительно посмотрел на них.
– Там Резы, – ответил я.
– Кто это?
– Не кто, а что. Резы, подземные провалы. Там железо под ногами, а не земля. Проржавело все, я подходил к краю. На столбе – табличка, довоенная. Рез-чего-то-там, дальше оплавлено. Корни, которые свешиваются внутрь, чуть светятся, но освещают только пустоту. Я бросил туда факел, он упал в воду. Футах в ста внизу.
– Тогда пошли левее, чего? Такой же лес, как справа, но так же быстрее?
Я начинал уставать.
– Там зеркало. Высокая стена из полированной стали, упремся в нее.
– Ну и местечко! – сказал Лода. – Теперь понятно, почему поход столько стоит.
– Нет, – возразил я. – И я очень надеюсь, что и не будет понятно. Двигаем дальше.
…Это был уже Шумный лес, не Лохматый – настоящий Дол. Железные прутья торчали тут и там из-под земли, на дне круглых ям, затянутых паром, с шипением бродили кислые лужи. Вокруг росла скрипель, ее твердые золотистые листья раскачивались с характерным визгом. Супь лопотала беспрестанно. Не любил я этот отрезок пути.
