В лавке же, где было прикуплено зелье, претензий не приняли. Когда алхимичка попыталась закатить еще один скандал, упирая на права потребителя, ей объяснили, что все обязательства, взятые фирмой, таковая выполнила в положенный срок. Ногти росли? — Росли. Прочные? Еще бы. Не ломались? В этом месте Полин невольно содрогнулась. Значит, все честно; а в столь неожиданных побочных эффектах покупательнице следует винить свой неправильный организм и создавших его родителей.
— Честное слово, студентка, я до сих пор не понимаю, как я ухитрился сварить то, что сварил. Но тогда я еще не знал, какую изобрел штуку. То, что конденсировалось в пробирке, было относительно похоже на искомый эликсир. Я прикинул цвет, запах и алхимические реакции и решил, что никого этим не отравлю. А если и отравлю, то медпункт близко.
— И что, — с некоторым любопытством спросила я, — они выпили это без вопросов?
Рисковые люди, ничего не скажешь. Я еще помнила, как ненароком попробовала приготовленный Хельги состав, по идее должный привлекать на выпившего деньги, и то, как здорово сэкономила на питании за два последующих дня. По весьма прозаической причине: я зеленела при одном упоминании о съестном.
— Не знаю. — Эгмонт пожал плечами. — Я не спрашивал. Выпили — и ладно.
— И что было дальше? — уточнила я, потому что магистр опять смолк.
— А дальше, — Рихтер усмехнулся, — дальше, студентка Ясица, начались совершенно невероятные вещи. Через две недели по Академии ходила сенсационная новость. Новость о том, что Принцесса выходит замуж за Трубадура. Скандал был страшный. Представьте, иностранные принцы уже добрых сорок лет окучивают эльфийское посольство, отсылают в тамошние леса подарок за подарком, подписывают невыгодные для себя договоры — и все ради того, чтобы цель неожиданно ушла замуж. За нищего, как храмовая мышь, менестреля, практически лишенного магического дара и не имеющего никаких влиятельных родственников.
— Вы ее что, приворожили? — восхитилась я.
Над приворотным зельем, способным хотя бы на минуту затмить разум чистокровного эльфа, бились бесчисленные поколения травниц. Вотще: эльфы, как и положено идеалам, оставались прекрасны, но недостижимы.
Такая уж у них была биохимия.
— Эльфов невозможно приворожить, — разочаровал меня магистр. — Приворотные чары у них в крови — лучшей защиты и придумать нельзя. Но тогдашний Властитель решил подстраховаться, равно как и обиженные принцы. Они скинулись и устроили комиссию из независимых членов КОВЕНа. Я, понятно, не бегал по Академии, демонстрируя всем и каждому то замечательное, что сумел получить. Меня нашли и так, а после этого изъяли зелье на анализ.
— И что же это было? — не выдержала я.
— Это и в самом деле был эликсир. Но не памяти и тем более не любви, а истины. Те, кто его выпьет, начинали понимать не только то, что они говорят друг другу, но и то, что они друг о друге думают. Даже если сами об этом еще не знают. Словом, они видели друг друга в истинном свете.
— Значит, она все-таки его любила, — задумчиво пробормотала я.
— Значит, — согласился Эгмонт. — Эльфы, правда, поначалу были не слишком-то рады. Им вроде как нужен был правильный Властитель, желательно богатый, перспективный и чистокровный, а не это непонятное нечто. Одна радость, что нечто ходит с эльфийской лютней. Мысль эта задержалась ненадолго — ровно до тех пор, как кто-то из них не услышал, что и как поет Трубадур. После этого народ решил, что принцесса у них, как всегда, оказалась на высоте и сделала максимально правильный выбор. В самом деле, богатых да перспективных везде полно, их и королями не обязательно делать. А вот такое чудо есть теперь только у них. Что не король — не беда: пусть будет принц-консорт. Главное, что такого замечательного менестреля больше нет ни в одном из прочих государств.
— Прям гномы какие-то… — не удержавшись, съехидничала я.
— Эльфы, студентка Ясица, только выглядят такими наивными. На деле они и гнома обсчитают, если тот вовремя не спохватится…
Подумав, я в должной мере оценила последнюю фразу. Помимо парадоксальности, она претендовала и на правдивость, особенно если вспомнить, что именно эльфы — за исключением, ясное дело, близнецов — как раз не пожелали сыграть со мной в карты. В отличие от многоумных гномов, проигравшихся едва ли не до штанов.
— Это замечательное зелье я готовил в пробирке. Благо ингредиентов было по полщепотки каждого. Соответственно продукта на выходе получилось всего ничего: капель десять, может, чуть меньше, может, чуть больше. Когда я сообразил, что ухитрился сварить нечто дельное, сменил под конденсатором пробирку, с ней и отправился к Трубадуру. В первый, он же последний, раз ушло ровно четыре капли. Остальное осталось у меня — его и изъяли пару недель спустя ковенские маги. Они, между прочим, и установили, что такое я ухитрился получить. С меня взяли клятву никогда больше не делать эликсира. Я поклялся с чистой совестью, потому что сам не помнил, что, в каких пропорциях и с чем смешивал…
Магистр помолчал, глядя куда-то мимо меня. Я вежливо ожидала продолжения, краем глаза рассматривая верхнюю книгу в выданной мне стопке.
— Собственно, на этом предыстория и заканчивается. Дальше начинается уже история, алхимия, впрочем, и в ней продолжает играть главную роль. Маленькое отступление. В одной группе со мной учился некий адепт. Очень талантливый. Очень старательный. Поверьте моему опыту, студентка, редко случается, чтобы ученик был и тем и другим. Вдобавок он происходил из очень известного рода. Способности к чародейству нечасто передаются по наследству, — поэтому магических династий не так уж много, и их фамилии всегда на слуху. Ему не составляло ни малейшего труда быть лучшим — причем не только среди нас, но и среди адептов с более старших курсов. Очень яркий студент. Наш учитель любил таких. Впрочем, — Эгмонт усмехнулся, — кто же их не любит?
— Это и был тот, с которым вы сражались?
— Да.
— Вы… вы и в самом деле завидовали ему?
Этот вопрос вырвался у меня случайно. Я не рассчитывала, что Эгмонт станет на него отвечать, но он, помедлив, кивнул:
— Разумеется… Он был первым, студентка Ясица. Он был первым, а я в лучшем случае вторым. Он был гений, самый лучший, самый успешный, всеми любимый… А я был никто, и звали меня никак. Я пытался его догнать, но догнать никак не получалось. К тому же он прекрасно это знал и никогда не упускал случая напомнить.
Я с сомнением посмотрела на магистра. На память я не жаловалась и сон помнила в деталях, однако в мозгах все-таки происходил маленький переклин. Мрыс эт веллер, ну не могла я представить, чтобы этот Эгмонт завидовал кому бы то ни было. Чтобы он хоть сколько-нибудь дергался из-за старого плаща и заштопанных штанов. Чтобы, в конце концов, у него так сорвало крышу. Это у него-то, такого спокойного, расчетливого и ехидного!..
