– Государственных преступников, – не сдержалась зловредная Алёна. – Личных врагов Большого государственного совета. Сам – как его там, Тринадцатый, что ли, высокий такой, худющий, борода как пакля, – за нами гонится. Того и гляди, нагонит. Нагонит ведь?
Дальше случилось необъяснимое. Какой-то упитанный чудик, самозабвенно размахивающий маленькими белыми ручками на баке, вдруг помертвел, уронил ладошки и хлопнулся на палубу в обмороке. В тот же миг лучезарный, хоть открытку с него печатай, простор почернел. Низко над головами загрохотали чугунные тучи, и невесть откуда прискакавшие волны ударили в борт корабля. Капитан заметался по палубе, то теребя упитанного, то скликая команду тонким от паники голосом. Был он, разумеется, далеко не слабак, повидал на море немало. Но плавать в здешних штормовых водах без умелого мага-погодника (или, что то же самое, с магом, валяющимся бездыханной тушей) – это, всяий знает, чистое безумие. Лучше сразу утопиться, прямо в порту. Маг у Хурона был первостатейный, разве что нервный чересчур, интеллигент клятый, и капитан за годы спокойных рейсов поотвык от буйства бесхозных стихий. Бедная старая посудина скрипела и стонала. Хурон, с болью в сердце слушавший эти жалостные вопли, думать забыл об иноземцах, в недобрый час принятых на борт. Уж не свою ли собственную злую судьбу увез он, слепо радуясь, в последний переход?
А иноземцы, заброшенные волнами под фальшборт, оглушенные ревом и грохотом морского урагана, покорно следили, как вырастает над суденышком стена черного стекла, как ломается поверху пенным гребнем и рушится вниз, оборачиваясь исполинской волной. Удар волны начисто снес мачту, но деревянная скорлупка как-то вывернулась, выпрыгнула на свободу. И там, куда она прыгнула, именно в этой случайной точке бушующего моря, по неведомому закону пробудился на груди Алёны позабытый кристалл. Когда на судно обрушился следующий вал, он уже раскочегарился до звездной яркости и выдернул обоих странников в блаженную тишину.
Падение в лиловый туман завершилось небытием. Не стало грохота волн, свиста ураганного ветра, несущегося так быстро, что легкие обжигало от нехватки воздуха. Громоздящиеся друг за другом валы, тучи, снова валы разных оттенков черного исчезли в размытом свечении, где словно бы и не было ничего, ни одной отчетливой формы. Макар первым осмелился открыть глаза на том свете. Успел еще заинтересоваться, хотя и вяло, оглушенно, на какой именно «тот свет» они угодили – средневеково-иномирский или собственный, от рождения обещанный. Но молочно светящийся туман уже прояснился (плавал он, оказывается, только в его сознании). Проступила просторная, вполне заурядная комната. Исследовать комнату он не стал, принялся теребить Алёну, лежавшую подозрительно тихо. Она очнулась прежде, чем он успел перепугаться, и первым делом кинулась обниматься с Макаром.
Вот теперь можно было сообща осмотреться и поломать голову.
– Это мы где?
– Уверена, что не у тебя дома? – с надеждой спросил Макар. – Может, у тебя амнезия э-э... невротической природы?
Алёна, окончательно придя в себя, вырвалась и яростно замотала головой, отчего во все стороны полетели длинные брызги.
– Нет у меня никакой амнезии, умник! И не надейся. Впервые в жизни вижу это место!
Макар неохотно выпустил девушку, плотно облепленную мокрой одеждой, и вслед за ней встал на ноги. На полу осталась нешуточная лужа, казавшаяся грязной в приглушенном освещении, неизвестно откуда исходившем. Макар поежился. Представил, как открывается дверь, входит хозяин и оторопело смотрит на незваных гостей, к тому же наследивших. А там и милиции ждать недолго.
Где она, кстати говоря, эта дверь? Алёна, обходившая комнату по периметру навстречу ему, нетерпеливо озиралась.
– Слушай, а где дверь? Выйти бы отсюда.
– Куда выйти?
– На улицу, конечно. Или ты в спальню хозяйскую рвешься? Мне нужна дверь на улицу.
И тут же оба увидели эту самую дверь. Собственно, оказалось, что они стояли ровно напротив и смотрели прямо на этот прямоугольник светлого пластика, но почему-то заметили его только теперь. Замочной скважины на двери не было, только простая круглая ручка.
Алёна схватилась за ручку, крутанула и дернула.
– Открывайся, да открывайся же!
Дверь распахнулась. Они вывалились наружу. Под ногами разверзлась бездна в десять этажей. Макар чудом удержал под контролем мочевой пузырь. И вызверился – несправедливо, конечно:
– Дверь ей подавай! Дверь на улицу! Хоть бы в окно посмотрела, на каком этаже квартирка находится.
Алёна, пробовавшая на прочность прозрачную плиту, истинным чудом оказавшуюся у них под ногами, подняла к нему зеленовато-бледное лицо.
– А ты видел там хоть одно окно, Макар?
И, только что невообразимо спокойная, вдруг сморщилась и зарыдала. Макар, начисто лишенный иммунитета против женских слез (жизненный опыт свидетельствовал, что их нельзя унять никаким рациональным действием – ну почти никаким!), обхватил Алёну и залопотал что-то утешительное в мокрую макушку, припавшую к его плечу. Так они и топтались, неумело обнявшись, на невообразимо странном балконе с прозрачным полом – кстати, единственном на фасаде многоэтажной жилой башни, – нелепые, будто парочка влюбленных ангелов.
А вокруг, насколько мог судить Макар, когда его горизонт вновь расширился за пределы золотой макушки, раскинулся очень странный город. Был это, бесспорно, мегаполис, и кажется, столичный, очень уж сановно смотрелись широкие проспекты. Будто просеки, проложенные в реликтовом лесу, где вместо деревьев возносятся в небо колонны и призмы непрозрачного стекла. Впереди на высоте третьего-четвертого этажа висела над перекрестком, будто шар омелы, головокружительно сложная многоуровневая развязка. На разной высоте от стен отходили тонкие отростки, в которых трудно было не заподозрить причальные мачты. Кое-где виднелись и разноцветные каплевидные наросты – то ли личный транспорт, слизняком присосавшийся к стенам, то ли продолжение самих квартир, не разберешь. И нигде, сколько хватало обзора, ни одного человека, вообще ни единой движущейся точки. Странностей хватало и в небе, зависшем над этим призрачным городом. В нем не летали птицы, не двигались даже облака, красиво распределенные по опрокинутой чаше небесной сферы, словно отсекшей зачарованный мегаполис от движения и звука реального мира. Облака закрывали солнце, стоявшее, судя по освещенности, еще довольно высоко, зато являли во всей красе две белые луны в разной степени ущербности – большую прямо над крышами домов-башен и поменьше, качавшуюся левее и выше в облачной прорехе, будто игрушечная лодочка в проруби.
