Его улыбка не ускользнула от внимания близнецов. Скоро они присели рядом с ним у огня, и Лихобор спросил:
– Кто же это её так, Волкодав?
– Лучезаровичи, – ответил наставник.
– И много их… было? – спросил Лихослав.
Венн пожал плечами:
– Да не особенно. Трое.
У парней разгорелись глаза:
– И ты их… один? Всех?
– Если бы не всех, здесь бы не сидел, – сказал Волкодав. И спохватился: – Ни полслова чтоб мне никому!
Близнецы обиженно переглянулись: наставник всё ещё держал их за несмышлёных юнцов, которым надо напоминать самые простые истины. И разом кивнули льняными лохматыми головами.
Позже выяснилось, что один шестилетний мальчишка всё-таки видел, как телохранитель бан-рионы («тот страшный, с косами, у которого летучая мышь…») вёл задворками Ане, одетую в его куртку. Да ещё и обнимал за плечо! По счастью, мальчишка попался не очень сообразительный и притом трусоватый. Он не только не побежал полошить взрослых – какое! Он с перепугу забился в собачью конуру и там, обняв тёплого кобеля, просидел до рассвета. Жуткий чужак, без сомнения, собирался съесть Ане, а потом вернуться за ним. Но, когда рассвело, возле конуры появился Кетарн, победивший в геройском стоянии на копьях и наконец-то шедший вздремнуть. Мальчишка выкатился ему под ноги:
– Ой, а кто твою Ане ночью с собой увёл…
Славно нагулявшаяся деревня в большинстве своём ещё крепко спала. И юный Бог Солнца, только что показавшийся в небе, явил свою милость, направив людские дела. Горячий молодой вельх, ошеломлённый несусветным известием, тоже не побежал скликать народ на подмогу. Он сразу всё понял. Вчера он поцапался с Волкодавом и уличил его в малодушии. И тот вознамерился ему отомстить. И отомстил. Гнусно, подло, исподтишка. Как и положено трусу. Кетарн ощупал неразлучный кинжал в ножнах на поясе и, не сказав ни слова, во весь дух кинулся ко двору бан-рионы. К тому самому двору, где он думал прожить жизнь с Ане. Со своей Ане. Он казнит негодяя сам. Своей рукой располосует ему глотку и добавит его голову к тем двум, что бережно сохранялись у него дома, забальзамированные в кедровом масле. И никакой помощи ему в том не понадобится.
Мальчишка же, избавившись от жгучей тайны и вместе с нею от страха, зевнул и полез назад в конуру – досыпать. Кобель лизнул его в щёку и подвинулся, давая приятелю место.
Ночь выдалась не холодная, и Волкодав даже поспал у костра, возле двери амбара, пока близнецы несли стражу. Когда стало светать и закричали первые петухи, во дворе появилась большая полосатая кошка. Волкодав вспомнил, как мать учила его отличать котов от кошек по форме мордочки, и рассудил, что к ним в гости пожаловала именно кошка. Любопытная, зеленоглазая, она пришла поближе посмотреть на незнакомых гостей, а заодно и проверить, не завелись ли уже в новом доме крысы и мыши.
Кошка с благожелательным достоинством шествовала через двор, подняв трубой роскошный пушистый хвост. Волкодав посмотрел на царственную красавицу и вдруг вспомнил свои то ли сны, то ли не сны, в которых ему доводилось знать себя серым псом. Кошки не больно ладят с собаками, и венн загадал: если она почует в нём зверя, испугается и не захочет подойти, значит, он в самом деле помаленьку становится оборотнем. Такая будущность его не то чтобы очень печалила. Боги, в конце концов, знали, что для него лучше. И что он заслужил, а что нет. Однако человеческая внешность и разум были как-то привычнее, и он предпочёл бы их сохранить. Он поскрёб ногтем порожек амбара, на котором сидел, и кошка, к некоторому его облегчению, подбежала. Если от Волкодава и пахло зверем, то не собакой, а самое большее Мышом, но Мыш спал на гвозде, с которого был снят серый плащ.
Кошка скоро поняла, что с ней просто играют и охотиться особо не на кого, но не обиделась. Когда Волкодав осторожно опустился на колени и протянул руку, она уткнулась в его ладонь головой, замурлыкала и подставила белую грудку – почесать. Потом вовсе перевернулась на спину, стала ловить мягкими лапками его проворную руку.
Вот так он стоял на коленях и, посмеиваясь, забавлялся с кошкой, когда во двор прямо через плетень метнулся Кетарн.
Молодой вельх даже не закричал, вызывая Волкодава на поединок. Он просто бросился на него, не глядя ни вправо, ни влево. Ему было плевать, есть ли кто ещё во дворе и что сделают с ним самим. Он пришёл убивать. В его руке светился кинжал, лицо свела судорога, превратив его в неподвижную страшноватую маску. Только глаза горели сумасшедшим огнём.
Кошка, сипло мяукнув, спаслась под амбар, а Волкодав понял, что вряд ли успеет даже подняться с колен. Другое дело, вставать было вовсе не обязательно. Зачем, если можно просто крутануть бёдрами, разворачиваясь на левом колене, и привычно вскинуть руки вверх и вперёд. Герой Трёх Холмов проехал щекой по остаткам травы, не до конца вытоптанной во дворе, и от удара о землю воздух с шумом вырвался из его лёгких. Пока он силился осознать, что же случилось, и подобрать под себя руки-ноги, чтобы вскочить, – Волкодав сел на него верхом. И прижал. У Кетарна вмиг отнялась правая рука, сжимавшая великолепный кинжал.
– Так, – сказал Волкодав, вынимая из безвольной ладони позолоченную рукоять и броском всаживая кинжал в амбарный косяк. – Может, поговорим, как приличные люди?
Вельх застонал и яростно дёрнулся, но ничего не достиг. Какова бы ни была ярость, очень трудно заставить собственную плоть ломать себя самоё.
Стук кинжала, воткнувшегося в дерево, разбудил Ане, и без того спавшую чутко. Дверь была прикрыта неплотно: Волкодав намеренно оставил щёлку, чтобы девчонка не решила, будто её запирают. В щёлку проникал свет и холодный утренний воздух. Ане села, разглаживая по коленям шёлковую рубашку, и увидела у себя на запястьях отчётливые полосы, оставленные верёвкой. Девушка зябко передёрнула плечами, закуталась в плащ, как следует протёрла глаза и решила выйти наружу.
Кетарн лежал лицом к амбару. Он сразу увидел свою невесту, появившуюся на пороге. На ней была красивая зелёная рубашка, совсем не та, что накануне, и… тёплый серый плащ, в котором полдеревни видело вчера Волкодава. На руках багровели синяки, но в остальном было отнюдь не похоже, чтобы Ане удерживали здесь силой. Значит… значит…
Можно ли выразить словами всю бездну унижения несчастного жениха? Кетарн рванулся ещё раз и, вновь остановленный болью, закусил зубами мятые травяные пеньки. Потом уткнулся в них лицом… и заплакал.
Ане громко ахнула, уронила с плеч плащ и устремилась к нему. Подбежав, она принялась отдирать пальцы Волкодава, державшие руку Кетарна:
– Пусти его!
С таким же успехом она могла бы разгибать подкову.
– Повремени, кайлинь-ог, – негромко сказал Волкодав. – Я ничего ему не сделаю.
Близнецы уже стояли подле наставника, и Лихобор весело подтвердил:
– Не сделает. Хотел бы, давно душу бы вытряхнул.
Лихослав согласно кивнул.
– Я только хочу, чтобы твой жених меня выслушал, – сказал Волкодав. – Отпущу, он же опять воевать полезет. Отойди, кайлинь-ог.
Кетарн приподнял голову, открыл рот… Волкодав заподозрил, что парень собирался наговорить невесте такого, в чём сам потом будет каяться до смертного часа. Да и вообще лучше было ему пока помолчать. Волкодав легонько двинул рукой. Кетарн сейчас же забыл, о чём собирался говорить, брыкнул ногами и снова ткнулся лбом в пыль.
Ане шагнула к нему, но натолкнулась на взгляд Волкодава, как на стену. И безошибочное женское чутьё подсказало ей: хочешь добра – поступай, как велит этот человек. Чужой, до вчерашнего дня ни разу не виданный и, чего уж там, страшный. Ане всю жизнь учили не доверять чужакам. Никто не знает, что там у пришлого на уме, никто не поручится, что это не злой дух, принявший человеческое обличье…
Она не стала поднимать шум, призывая односельчан на подмогу. Просто растерянно закивала – и отошла.
