— Неправда. Я хочу, чтобы у всех людей была возможность свободного выбора. Чтобы они сами могли решить, кто представляет их интересы и принимает решения.
Он хотел встать, но она, взяв его за плечи, вновь прижала к земле.
— Но для начала за них будешь решать ты, правда?
— Так начинается каждая революция, Кэт. С решения защищать себя. С решения не быть пассивным наблюдателем, пока всё вокруг движется к пропасти. С решения что-то изменить.
Кэт хотела возразить, но поняла, что это бессмысленно. Поэтому она лишь беспомощно подняла руки и, развернувшись, пошла вверх по лестнице.
— Постой, Кэт!
— Иди и борись, Финниан. Разжигай и поджигай, если ты действительно считаешь, что прав. Ты действительно задумал нечто масштабное. И это нечто раздавит тебя раньше, чем ты успеешь опомниться.
Изида давно застегнула корсет. Поджав колени, она сидела у задней стены камеры. Когда Фурия отворила незапертую решётку и вошла, женщина даже не подняла на неё глаза.
— То, что ты сделала для нас тогда у оранжереи…
— Ничего я для вас не делала… — Изида говорила так тихо, что её голос почти тонул в шуме ночного леса. Голова её так и не поднялась, будто Изида внимательно изучала какую-то точку на полу.
— Не важно, почему ты так поступила. Без тебя нас не было бы в живых.
— Тогда мы вроде как квиты, да? — Цинизм в её голосе резал слух, хотя говорила она негромко.
— Да, — сказала Фурия. — Если бы я не попробовала подтвердить свою догадку, ты была бы трупом.
— А что я сейчас? Всего лишь чья-то придумка. Мысль, которая случайно оказалась на бумаге. Но ведь это не придаёт ей устойчивости, правда же? Экслибри — не люди. Они не имеют права на то, чтобы жить как люди. Их породили не отцы и матери, а чернило и перо.
Фурия присела на пол напротив агента:
— И в чём же тут разница? Вы из плоти и крови, как и все остальные. У вас в голове собственные мысли, вы можете делать всё, что заблагорассудится. Ваше прошлое записано в какой-нибудь книге. Ну и что с того?
— Я превратилась в то, на что сама же охотилась на протяжении десяти лет. Я ловила и запирала экслибри. Некоторых из них я ранила, причинила им боль, а пару-тройку даже убила. Всё это я совершала лишь по одной простой причине: потому что я чётко осознавала, что эти существа не люди, поэтому с ними можно делать всё, что угодно. В мире каждую секунду растворяются мысли и идеи, им не следует доверять: они канут в забвение и исчезнут навсегда. Даже те из них, которых кто-нибудь потрудился записать, тоже рано или поздно прекращают своё существование. Доски вытирают дочиста, книги сжигают. Нет ничего более мимолётного, чем мысль. Именно в этом сущность экслибри: они являются мыслями, о которых давно никто бы и не вспомнил, если бы волей случая их не забросило в этот мир. Вот и скажи мне: разве есть у них право на жизнь?
— А кто дал тебе право об этом судить? Разве ты решаешь, кому жить, а кому — нет? Кто сделал тебя такой, какой ты была?
— Академия научила меня…
— Академия — это всего лишь кучка корыстолюбивых семей, которая цепляется за свою власть и боится изменений.
Изида холодно рассмеялась и похлопала себя по груди:
— Только не надо убеждать меня в том, какими прекрасными могут быть эти изменения.
— Извини, может, тебе хотелось умереть, а я тебе помешала! — Фурия ужасно разозлилась, потому что вдруг поняла: что бы она сейчас ни сказала, это ничего не изменит — Изида её не слушала. — Мой отец мёртв. Двоих людей, которые практически вырастили меня, убили кавалеры. Моего брата держат в заточении. А ты сидишь тут и киснешь от жалости к самой себе! Боже, мне пятнадцать лет, а мужества у меня уже больше, чем у знаменитой Изиды Пустоты, вселяющей ужас охотницы на экслибри!
— Что ты хочешь от меня услышать, Фурия? Что я тебе благодарна? Что не имеет значения, кем именно я стала, главное, я жива?
— Но если смерть тебя так привлекает, почему бы тебе просто не броситься в пропасть? До края не больше десяти шагов. — Фурия вскочила и распахнула дверь клетки. — Давай же, выметайся и положи этому конец раз и навсегда! Если экслибри действительно такие ничтожные и мимолётные, как мысль, тогда не имеет никакого значения, сидишь ли ты тут, жалея саму себя, или валяешься со сломанной шеей где-нибудь на дне ущелья.
Изида гневно сверкнула глазами, но Фурию это не волновало. Она слишком разозлилась, чтобы испытывать уважение или даже страх перед этой женщиной.
— Думаешь, мне и самой это не пришло в голову? — спросила Изида.
— Но почему тогда ты этого до сих пор не совершила?
Изида ответила не сразу. Немного помолчав, она процедила сквозь зубы:
— Потому что я не могу отступить. Даже если бы я захотела, то не могла бы сдаться. Не такой меня написал Зибенштерн. Герои сказок не приемлют поблажек. Они продолжают идти по своему пути, независимо от того, насколько велико их страдание или искушение, — эти герои неуклонно идут вперёд. Такова и я, Фурия. Такой я была всегда. Я иду только вперёд, независимо от того, какие преграды возникают на моём пути, им меня не остановить.
Фурия отошла от двери:
— И ты думаешь, это плохо?
Ответить Изида не успела, потому что громко ударили в колокол, и тут же зазвучал другой, а потом и третий.
— Это сигнал тревоги? — Фурия вышла из камеры и огляделась, но вокруг была лишь непроглядная темнота.
— Фурия! Что случилось? — Кэт неожиданно подбежала с правой стороны и заглянула в сплетение корней у них под ногами.
Звон колоколов звучал отовсюду.
— Она здесь, — сказала Изида Пустота. — Это Интрига. Я знала, что она найдёт дорогу сюда.
К ним приближался Финниан. Мельком взглянув на Изиду, он пристально всматривался в темноту.
— Колокол Ариэля молчит, — сказал он. — Хотя он должен был зазвонить первым. И громче всех.
— Значит, она уже у него. — Изида сделала шаг к Финниану: — Где моя сердечная книга?
— У Ариэля.
Она выругалась и бросилась было бежать, но Фурия преградила ей путь.
— Если она здесь со своими кавалерами, то, наверное, сейчас самый подходящий момент, чтобы начать переговоры о моём брате.
— С большим удовольствием я прикончила бы её на этом самом месте.
— Нет! Ведь если с ней что-нибудь случится, кавалеры в резиденции отомстят за это Пипу.
— Мне нужна моя книга!
Конечно, ни один библиомант не может оставить свою сердечную книгу. Не важно, во что превратилась Изида, в любой ситуации первое, что она бы сделала, — это постаралась бы заполучить книгу обратно.
