Зоран умер.
— Куда? Куда теперь? — задыхаясь, проревел центавр.
Они очутились в узком мрачном переулке. Город почти закончился, роскошные гебойды сменились покосившимися бурыми домишками, стало зелено и ветрено. Последние двадцать минут, или около того, Поликрит гнал во весь опор, перескакивая клумбы, урны, припаркованные автомобили и даже отдельных зазевавшихся граждан. Граждане, кто успевал заметить мчащегося во весь опор человека-коня, приседали, ложились или честно падали в обморок. Формула невидимости, которую с огромным трудом наложил Рахмани, почти прекратила действовать. К счастью, они уже успели миновать самые оживленные участки, где автобусы и грузовики лезли в четыре ряда, как муравьи при великом переселении.
Наконец, следуя указаниям Толика Ромашки, компания вырвалась из городских заторов. Лекарь дико нервничал, он предлагал временно реквизировать автобус или грузовик, куда поместились бы все, включая центавра, но Поликрит лишь презрительно сплюнул. Он шатался от усталости, таская на себе троих взрослых мужчин, превозмогал боль в открывшихся ранах, но упорно отказывался влезать в смердящие прокуренные повозки землян.
Где-то далеко позади слышались гудки, крики и вой сирен, впереди с грохотом надвигалось что-то длинное, дребезжащее, похожее на механического червя.
— Не бойтесь, это трамвай. — Ромашка выскочил на рельсы, всем видом демонстрируя, что страшного трамвая не стоит бояться. — Здесь рядом у него кольцо. Вон там, за забором — трасса, по ней с дач едет начальство…
— Надо бежать, не останавливаясь, — постановил Саади. — Если не удастся встретить губернатора, вернемся назад. Марта будет искать нас в лечебнице. Пусть они думают, что мы сбежали из города. Мы вернемся и спрячемся в подземелье!
На остановке двери железного чудовища открылись, но никто не вышел. Набившаяся внутрь толпа замерла. Рахмани чувствовал на себе десятки заторможенных взглядов. Какая-то старушка выронила наружу из трамвая палочку, но никто не кинулся ей помочь. Женщина у штурвала, открыв рот, разглядывала центавра. Гиппарх прижимал к груди Ивачича, склавен смотрел мутным взглядом, часто сплевывал в сторону; его больничный халат стал бурого цвета.
— Рахмани, если ты желаешь прятаться от своего долга, брось меня тут, на дороге, — выдавил он.
— Спрячемся? Снова спрячемся? — сплюнул гиппарх, когда трамвай со старухами остался позади. — Слушай, Рахмани, я больше никуда не побегу. Мне наплевать на ваши обычаи, у центавров есть свои. Если у вас принято постоянно зарываться в норы, то наш дом — это простор! Мы никогда не прятались, слышишь, ты, человечек?! У нас нет когтей, чтобы карабкаться на ветки и чтобы рыть норы. Потому что нам норы ни к чему, мы не таимся! И здесь я таиться больше не собираюсь! Я послушал тебя и побежал только потому, что на руках раненый, но больше ты меня не заставишь подчиняться. Ты позабыл, с кем имеешь дело, человечек!..
— Я не позабыл, клянусь, я не имел намерения унизить тебя. — Рахмани подумал, что только драки с колоссом ему и не хватало. Он решил пойти на хитрость. — Прошу тебя, гиппарх, давай не будем ссориться. Домина Ивачич просила меня, чтобы я любой ценой прикрывал тебя от опасности…
— Ты?! Меня? — фыркнул Поликрит, но гнев его пошел на убыль.
— Поскольку домина Ивачич только тебе обязана спасением, — продолжал Саади, — и все мы обязаны тебе, гиппарх. Благодаря тебе мы здесь. Я обещал Марте, что буду тебя охранять.
— Охранять?! — расхохотался центавр. К великому облегчению Саади, от праведного гнева гиппарха не осталось и следа. — Тебе ли меня охранять?
— Здесь, налево. — Ромашка огляделся, его слегка трясло. — Лучше подождем за фабрикой. Оттуда видно, когда перекрывают дорогу для правительственных машин.
Поликрит на сей раз послушно свернул к высокому забору, одним рывком выломал замок из калитки и ступил в захламленный, заросший крапивой двор. Трое-четверо нищих, разогревавших что-то на костре, в испуге кинулись врассыпную. Из разбитых окон фабрики взлетела стая ворон. Здесь почти не воняло бензином, копотью и душным городом, стало свежо и сыро. Рахмани с тревогой следил за состоянием Зорана. Его друг окончательно очухался во время уличной тряски, он не желал больше валяться в объятиях центавра, но возродившаяся так внезапно жизненная сила носила горячечный, болезненный характер. Едва спустившись на землю, Ивачич принялся копаться в горке ржавых банок, затем подсел к костру, но не задержался там и минуты.
— Рахмани, мы должны идти. Что это за развалины?
Рахмани, брат мой, где Марта?
Неужели правитель города ездит во дворец через мусорную яму?
Ромашка уверенно вел отряд через завалы арматуры. Наконец снова выбрались к деревянной стенке, за которой слышался вой пролетающих машин.
Снорри легко взобрался на верхотуру, вернулся озабоченный:
— Там, впереди, стражники сдерживают повозки. Их много, не дают никому проехать. Дом Саади, сдается мне, мы на верном пути, но…
— Что «но»? — свирепо откликнулся Зоран. — Вчера вы побывали во дворце правителя, но не сумели выпросить аудиенцию. Сегодня вы готовы прятаться в подвале. Что будет завтра?! Рахмани, я тебя спрашиваю: как ты мог впустить в сердце страх? Гиппарх, твой народ никогда не славился робостью. Разве вы явились сюда для того, чтобы кормить в яме пиявок?! Разве вы стали настолько трусливы? Разве это тактика твоих великих предков, гиппарх, — ждать, пока враг придет и выкурит тебя из норы?! Разве ты предал устав и своих командиров не для того, чтобы спасти гордые табуны Фессалии?!
Поликрит низко зарычал.
Он проломил грудью забор, вытоптал чей-то участок, снова проломил забор, высоко подняв на вытянутых руках отощавшего Зорана, и выбрался на заросшую шиповником обочину шоссейной дороги. Машины неслись в обе стороны, как кометы, но никто не интересовался маленькой группой, пробиравшейся в кустах. В сотне локтей широкая дорога раздваивалась, там стражники с полосатыми палками сдерживали напор сотен экипажей. Моргали и вращались огни, дребезжали моторы, на противоположной обочине собралась уже стайка подростков.
Кортеж вынырнул из-за угла — четыре быстрые мощные повозки, чем-то похожие на хищных рыб. Другие повозки замирали перед ними, мужчины в форме отдавали честь. Огни на развешанной стальной паутине становились зелеными.
— Это они, — Ромашка облизал губы. — Но не вздумайте вылезать на трассу прямо перед машинами. Я вам сразу говорил — это безумная идея…
Черные машины медленно преодолевали рельсы на переезде. Стражники в сером перекрыли прилегающие улочки. Подростки на крошечных мопедах объезжали гаишников по тротуарам. Группа дорожных рабочих в желтых робах остановилась поглазеть на высокое начальство.
