Ток пристально посмотрел на Мошку, словно желая проникнуть взглядом в самые глубины ее разума.
— Квиллам ведь умер, да? — спросил он.
Мошка кивнула.
— Я так и знал. Уже четыре года не было ни одной новой книги, прекратить писать его могла заставить лишь одна вещь.
Ток отвел взгляд от Мошки с легким недовольством, почувствовав, что она для него — слишком крепкий орешек.
— Скажи, у тебя есть братья?
— Нет, и сестер тоже. Я — это все, что от него осталось.
— Хорошо. Будь у Квиллама сыновья, они бы пошли в него, и тогда бы нас ждали большие неприятности.
Мошка Май ничего не сказала на это. Мэбвик Ток, взглянув в ее угольно-черные глаза, увидел там нечто, недоступное его пониманию.
Он собрался было уйти, но затем встрепенулся.
— Кэвиат! — позвал он.
В коридор вошел молодой Книжник с подрагивающими щеками, ведя на поводке Сарацина в кожаном наморднике. Отважный гусь потерял несколько перьев, а на боку у него чернел след от сажи, но гордая осанка никуда не делась.
— Не думай бросить своего гуся на нас, — сказал Ток.
И, выходя из коридора, кисло улыбнулся Мошке.
Мошка взяла поводок Сарацина, перекинула через плечо мешок и пошла вслед за Клентом из дворца. В мешке лежало пальто Клента и ее одеяло. Теперь, когда Сарацин снова был с ней, никакая ноша не казалась тяжелой.
— Что теперь? — спросила она Клента.
— Теперь, несмотря на превратности судьбы, у нас есть шанс покинуть Манделион живыми. Шагай, не мешкай.
Привратники выпустили их за ворота, даже не взглянув в их сторону.
Город был охвачен духом празднества. Начавшийся Молитвенный час разлился по всем улицам, точно река после ливня, и множество людей радостно звонили в колокольчики из окон. По всему забору вокруг Западного шпиля были насажены на пики турнепс и свекла с грубо вырезанными рожицами и соломенными волосами. Мошка догадалась, что так горожане показывают свое отношение к герцогу.
Повсюду были видны следы недавних бунтов. Пара мальчишек в помятых широкополых шляпах выковыривала ножом пули из стен. На старой рыночной площади чернел сожженный паланкин с обгорелым человеческим трупом в кресле. Ужаснувшись в первый миг, Мошка быстро разглядела, что это не труп, а статуя герцога: под черным париком, облепившим голову, точно осиное гнездо, виднелась голова из белого мрамора, местами потемневшего от копоти.
— Мистер Клент, — сказала Мошка, — мы ведь все сделали правильно, да? Предотвратили войну, остановили Птицеловов? Почему же на нас повесили всех собак?
— Такова привилегия сильных — обвинять тех, кто слаб. Будешь старше и мудрее — вспоминая этот день, удивишься не тому, что нас выгнали из города, а тому, что нас отпустили живыми. Шагай, шагай.
Мошка подумала о мрачных предводителях гильдий в длинных париках, чья власть в одночасье досталась бандиту с большой дороги, и поняла, что ничуть не сочувствует им. Даже больше, она только рада.
— Мистер Клент, — сказала она, — а ведь правда, что у леди Тамаринд были карманные часы в форме пистолета?
— Я тоже об этом подумал.
— Может, стоило рассказать об этом?
— Нет, мадам, я не намерен сообщать Книжникам, что один из их лучших людей упустил сестру герцога, потому что она угрожала ему часами. Не думаю, что им это понравится.
— Да уж, — сказала она и добавила: — У вас в зубах застряли нитки.
Похоже, Клент жевал свой шейный платок.
— Что ж, — признал он несколько смущенно, — у меня состоялась весьма напряженная аудиенция. Семь острейших умов Манделиона пытались обвинить меня во всех смертных грехах. Кстати, будь я тщеславен, я бы оскорбился тем, что большинство вопросов касалось тебя. Они крайне любознательно интересовались, не читала ли ты книг Птицеловов. Я, разумеется, развеял их подозрения самым решительным образом.
Он взглянул на Мошку с улыбкой и произнес нараспев:
— «Ум этой девочки остер, точно пчелиное жало, — сказал я им, — он схватывает все на лету, но что касается образования, то здесь имеются обширные лакуны. Письму она обучена, но со словами обращаться не умеет». Но ты ведь понимаешь, что они едва ли поверят нам на слово. Скорее всего, Книжники пошлют шпионов следить за нами, в надежде, что мы приведем их к станку.
С этими словами Клент пристально взглянул на Мошку.
— Но ты ведь на самом деле его потопила?
— Конечно, — ответила та без колебаний.
— Разумеется. Хотя… во имя лучезарной Добрячки Эстелии я бы не смог.
— Ну ладно… Я соврала.
— Ох, сколько же рукописей мечтают превратиться в книги…
— Отчаянные, дерзкие истории о свергнутых королях.
Мошка с Клентом обменялись заговорщицкими улыбками.
— Предположим, — сказала Мошка, — кто-то пустил бы паром со станком вниз по течению… что с ним станет, как вы думаете?
— Ну… если его не найдут Книжники или Птицеловы, он, вероятно, уплывет прямо в море и лунной ночью попадется на глаза какому-нибудь кормчему. Или же волны прибьют его к далекому берегу, где он доставит людям немало неприятностей.
— Это хорошо, — кивнула Мошка.
Мошка вспомнила, как веревка упала в воду и паром поплыл вдаль по реке. Мошка испытала знакомое чувство, прямо как в последнюю ночь в Чоге, когда лампа упала в сухой хворост. Тогда тоже все случилось как бы само по себе. Хотя Мошка допускала, что с самого начала безотчетно решила сжечь дядину мельницу, чтобы не осталось пути назад.
«Всякому месту своя беда», — заключила она философски.
Мошка с Клентом шли по улице, нагруженные, точно пара коробейников, и никто не обращал на них внимания. Горожане были заняты тем, что украшали пороги и карнизы самодельными флагами из платков и чулок. Многие корабли на реке в знак праздника подняли флаги с серебряной бабочкой, воздушные змеи кофеен полоскались на ветру, точно мечтали сорваться с привязи и улететь.
— Полагаю, — сказал Клент, — там не было книг, рядом с этим станком? Я, конечно, не думаю, что ты могла замарать свое зрение нечестивыми книгами Птицеловов…
Несколько минут они шли в молчании.
— Знаете что, мистер Клент? Я не верю, что книги могут свести с ума. То есть я начала понемногу читать их, очень медленно, и пока не заметила, что со мной что-то не так. Один раз у меня закружилась голова. Я подумала, вот он, первый признак безумия. Нет, конечно, виноваты были усталость и скука. Книги Птицеловов или нудные, или просто глупые.
Мошка утерла нос рукавом и продолжила:
— Вот мой отец написал книжку гораздо интересней. Она про то, как люди в столице спорили, кому править страной, и боялись выбрать не того короля, потому что ошибиться — значит пойти против воли Почтенных и согрешить. Они так громко спорили, что их услышали Почтенные и тоже подняли этот вопрос у себя на небе. Они созвали огромный совет, обсуждали много дней, но так и не решили ничего. Сиропия хотела дать корону самому ужасному, чтобы проявить милосердие, Обжоркин хотел дать самому толстому, Случайник — самому невезучему. Пока они спорили, Мухобойщик и Плут украли у них всю еду. И они там кричали и ругались, как сумасшедшие, а потом вдруг решили, что надо скорее бежать к людям, и кто первый прибежит, тот и скажет, кого сажать на трон. И в это время молившиеся люди почувствовали сильный ветер, так что с них сорвало парики и подвязки и чулки сползли с ног. Они выбежали из собора, а Почтенные летели за ними, и вились вокруг как пчелы, и кричали им в уши, каждый свое. И люди прибежали к реке и прыгнули в воду, а Почтенные стали кружиться над водой. И когда люди начали сходить с ума от эдакой свистопляски, они заткнули уши и стали просить, чтобы Почтенные оставили их в покое и дали им самим решить, кто будет править. Но Почтенные спросили, а кто тогда будет отгонять мотыльков от свечей, и снимать пенку с молока, и не давать волкам таскать детей. Но люди все равно сказали им, чтобы они уходили… И Почтенные ушли. И ничего не изменилось, потому что на самом деле никаких Почтенных и не было. Это просто люди выдумали их.
