– Ты – ублюдок. У ублюдка нет чести. Повтори!
– Я ублюдок… – морозный воздух забил горло.
– Не слышу, громче!
Стучит в висках, слепит холодное зимнее солнце. Привиделось вдруг: орел, распластанный на скале, вплавленные в камень переломанные крылья.
– Я ублюдок.
Лучше бы и не было в его жизни того путешествия над пропастью.
– Дальше.
Родовое оружие – символ чести. И Темка хранит нож с Лисом.
– Дальше!
Стальные пальцы впились в горло, Марк почувствовал дыхание князя на своем лице.
– Повторяй, ну?
Не вырваться, не вздохнуть, и все туже хватка. Голос бьет в уши раскатистым горным эхом. Воздуха! Напряглись жилы на горле. Воздуха!!! Лицо князя заволокло черным туманом.
Больно ударило по ногам. Стоило отцу разжать пальцы, Марк упал на колени, судорожно вдохнул.
– Вот так стой и повторяй, – прозвучало над головой.
Но ведь было – орел на скале. И молчаливая клятва побратимов.
Марк поднялся. Удержался, не потер горло. Намного труднее взглянуть князю в лицо.
– Ничего, ублюдок. Скоро привыкнешь к своему месту. Раздевайся! – Князь поудобнее перехватил рукоять кнута, протянул свитый кожаный шнур через ладонь. – И помни – скидываю удары, если скажешь: «Я ублюдок, у меня нет чести».
Марк глянул в светлые глаза того, кого до сих пор называл отцом. Замерзшие пальцы с трудом протиснули пуговицу через узкую петлю. Рубашка полетела на изголовье лавки, морозный воздух теркой прошелся по коже. Марк переступил босыми ногами на ледяной земле.
– Все снимай.
Князь толкнул бестолково хлопающего глазами Осипа к наследнику.
– Вяжи, ну? – поторопил жестом.
Глухонемой суетливо ткнулся с веревкой к мальчику, замер, нерешительно глянул на хозяина. Тот раздраженно кивнул.
Обмотанные в два витка запястья стиснуло посильнее отцовской хватки. Тычок в спину – Марк ударился коленом о лавку, прикусил губу. Шершавые ладони ухватили за бока, уложили как надо. Холодная пряжка брошенного поверх одежды ремня пришлась под щеку. Барабанный стук сердца неожиданно прекратился. Тишина сдавила виски. Нет! Этого не может быть!!! Это бред, кошмар, это неправда!
Свист распорол тишину, окончательно разметав привычный мир на кусочки. На спину как кипятком плеснули. Только не кричать. Благословенна удача – дотянулся до ремня, впился зубами. Второй удар показался больнее первого. Третий! Не кричать! Не сметь!..
Пульсирует боль. Марк зажмурился, ожидая следующего – уже не понять, какого по счету. Но вместо этого жесткие пальцы вцепились в волосы, потянули, заставляя поднять голову.
– Я-то думал, чего этот ублюдок не орет, – раздраженно сказал князь. – А он вон – ремень измочалил, как щенок.
Рванули одежду, Марк ткнулся лицом в доску.
– Ну, сейчас заорешь.
Хоть дерево грызи – нельзя кричать! Нельз… Удар! Стиснул зубы. Не кричать! Пусть он ублюдок, пусть! Но капитан Олег умер молча. Не кричать!
* * *
…багровые облака на розовом небе. Жарко. Закрыть глаза, отгородиться – так больно от этих облаков. Понятно, почему они багровые. Сейчас то, что опустилось на спину, напьется крови и вернется в стаю. И тут же присосется следующее. Отгоните их! Пожалуйста… Так больно…
* * *
Клубящаяся темнота. В разрыве покачивается тусклая звездочка. Цвет туч не разобрать, но должны быть багровыми. Даже ночью приходят раздирать спину. Ворочаются, присасываются. Уйди, хватит!
Звездочка затянулась туманом. Багровым…
* * *
Голубой прямоугольник. Это окно. В него протискивались багровые облака. Странно, там же стекло, как они смогли? Марк уткнулся лицом в подушку. Фу, какой бред. Боль в спине вовсе не из-за облаков.
Боль! Марк всхлипнул. Какая, к шакалу, боль. Позор – вот что обжигает. Почему его не засекли там до смерти?! Бросили бы умирать на снег! Лучше бы никогда не приходил в сознание. Нет – притащили сюда, выхаживать будут. Зачем?!
* * *
Хочется пить. Но позвать нельзя. Мало ли кто придет, увидит выпоротого княжича. Марк осторожно повернул голову. Незнакомая маленькая комната. Кажется, это в дальнем крыле дворцовых покоев. Истерический смешок рванулся из груди: как это еще его к дворовым не спровадили?
Проще всего лежать, уткнувшись лицом в подушку. Пульсация боли отдается в висках одним и тем же словом: «По-зор, по-зор». Когда слышать это становилось невыносимо, Марк поднимал голову и смотрел на голубой прямоугольник. До стены очень близко, три шага. Лежанка стоит низко, и видно только небо. Непонятно, на какой двор выходит окно. Но какая, в сущности, разница – камни там внизу или обледеневшая земля?
Невидимое солнце где-то застыло. Нужно торопиться – если его выхаживают, кто-нибудь все равно заглянет. Марк подтянулся на руках, сбросил себя с лежанки. Дерьмо шакалье!!! Ничего, скоро не будет больно.
Как много – три шага, если ползти. Если малейшее движение заставляет прижиматься к полу и глотать слезы. Хоть бы никто не пришел! Пальцы ткнулись в стену, заскребли в поисках опоры. Жаль, нет портьеры, ухватиться бы. Ой, дурак, а чем он разобьет стекло?! Не видно даже туфель. Впрочем, Марк все равно не решился бы вернуться за ними к кровати. Ничего, локтем выбьет. Главное, чтобы никто не прибежал на шум.
Уцепиться за подоконник. Ну же, вставай! Вставай, мешок с дерьмом! Если не хочешь помнить об этом позоре – вставай!
Навалиться, отдышаться. Переждать, пока не пропадут вспыхнувшие перед глазами багровые круги.
Холодное стекло остудило лоб. Марк открыл глаза, глянул вниз: камни или земля?
То ли вой, то ли истерический смех вырвался из горла: второй этаж. Всего лишь второй этаж!
Живи, ублюдок! У тебя больше нет чести!
* * *
Солнце заставляло жмуриться. Оттепель. И пахнет весной: подтаявшим снегом, раскисшей землей, зерном для лошадей, вынесенным на просушку. Марк прислонился затылком к стене сарая, закрыл глаза и втянул ноздрями воздух. Раньше от первого теплого ветра просыпалось жгучее желание – в седло и за ворота, навстречу ветру. И чтобы рвался из горла крик – глупо-радостный, пугающий возвращающихся птиц.
От слабости кружилась голова. Спуститься со второго этажа по узкой черной лестнице – длинное оказалось путешествие. Дальше Марк не пошел, только чуть сдвинулся в сторону от двери и присел на ступеньки крыльца. Хорошо, что в этом закоулке мало кто бывает.
Солнце лежит на влажном дереве желтым пятном. Длинная сосулька, выросшая на деревянной бахроме, роняет блестящие капли; Марк поймал одну в ладонь. Скоро будет весна, потом – лето. Но еще быстрее наступит ночь. Искрой сорвалась еще одна капля, упала на ладонь. Марк слизнул ее, почти не ощутив вкуса воды. Тенькнуло – следующая впиталась в землю. Еще одна. Сосулька укорачивалась незаметно, истончалась, становилась прозрачной и хрупкой. Сосульки долго не живут. Но эта еще будет сверкать завтра.
