Целест молчал и раскачивался — раз-два, безмолвный отсчет напоминал приговор Вербены; выпростались из "конского хвоста" и хлестали по полузажившим шрамам волосы, и капала на рваное одеяло слюна, вместе с ней — слезы; угловатые ключицы подрагивали от частого дыхания.
Потом он разжал губы вновь:
— Что с Элоизой? Что с остальными и Виндикаром?
— Эй… может, тебе передохнуть?
Целест отрицательно покачал головой.
— Виндикар обезумел. Амбивалент уничтожает город, каждый день — десятки и сотни одержимых. Магнитов почти не осталось, мы даже не пытаемся бороться… только эвакуируем тех, кто пока нетронут. Люди бегут в соседние города, но оттуда тоже дурные вести — Амбиваленту плевать на расстояния. Правда, в Пределах вроде пока тихо, ну так у нас и связи почти нет.
Целест смежил единственное веко. Он напоминал больную взъерошенную птицу.
Значит, вон таков — конец мира. Мира Восстановленного — ненадолго восстановленного, все возвращается на круги своя, и эпидемия (Амбивалент — Вербена!) соберет урожай, а потом… а "потом" не будет.
Зачем ему рассказывали все это? Почему вообще выхаживали и вытаскивали из мягких лап старой-доброй подружки темноты, она же небытие и смерть — все имена по списку? Кому нужен воин с Печатью вместо лица? Кому нужен он — Целест… Целест Полуликий?
Паук уполз куда-то в потайную щель. Скатертью дорожка, рассердился Целест: на кого теперь смотреть? На Декстру, похожую на полуразрушенную мраморную статую из отцовского дома? На прозрачного, как привидение, Рони?
…Зачем? Вербена — Амбивалент, а Виндикар разрушен.
— Большинство аристократии, — Декстра неожиданно хмыкнула, — оказались Магнитами, правда, недоразвитыми — но ничего, мы с Рони их натаскали. Они теперь помогают нам. Надо же, а я не верила Винсенту. Он-то давно прочухал, что вся ваша братия прячет своих деток от Цитадели… — она осеклась и прикусила язык. — Прости, Целест. Адриан Альена был честным человеком. Может быть, одним из последних честных людей.
— Я знаю, — снова через Рони. — Я ненавидел его. И за это тоже.
— Скоро вернутся Тао Лин, Авис и этот мелкий Триэн, можешь у них сам спро… — Декстра закашлялась на половине фразы и зажала рот покрытой ссадинами и синякам ладонью. — Да, я понимаю. Их ты тоже ненавидишь.
— Тао и Ависа? Нет. Они, — "хорошие друзья", — делали то, что должны были. Кассиуса… может быть. За то, что случилось с Элоизой. Она мертва, я правильно понял?
— Нет, — вместо Декстры ответил Рони. — Элоиза не мертва. Ты можешь увидеть ее.
*
За порогом хибары плыла и въедалась в камни жара. Целест заметил несколько травинок — пожелтелых и высохших от солнца. Но сколько дней и недель провалялся он в беспамятстве?
— Около пары месяцев, — неохотно ответил Рони, который шел за ним, словно паж за королем — или сиделка за больным. "Не надо", — хотелось развернуться и рявкнуть. У меня искалечено лицо, а не ноги.
Он сдерживался и думал об Элоизе.
"Это Пестрый Квартал", — опознал Целест. Он щурился и покачивался, и пришлось даже опереться о дверной косяк. Солнце выбелило каждый камень и каждое дряхлое здание.
— Да.
Злачный район Виндикара неприятно поражал пустынностью. Целест любил его за шум и дрязги, за пьяный смех и дурманные драки, проституток и щипачей, бродяг и беглых каторжников, контрабандистов с шрамами от пуль — стражи Архива редко промахиваются, но человеческое тело живуче, — и засаленными холщовыми мешками. Любил и запахи — перегара, пота, паров гашиша и чад курилен. Но теперь Пестрый Квартал хмуро щерился разбитыми и кривобокими постройками — в одной по соседству Целест узнал развалины того-самого притона, откуда когда-то забрали Вербену. Притон отстроили в соотвествии с местными порядками — где сгрудив камни и залив бетоном, где заткнув глиной и даже соломой; из открытой двери черно пялилась пустота. Узнал Целест и собственное прибежище — и едва сдержал смех.
"Цирк Уродов, Рони. Здесь был Цирк Уродов".
Рони отшатнулся, неловко замахал ладонями — что-то про наименее разрушенное здание говорил, но Целест плохо его слушал.
"Все в порядке. Я люблю символичность".
И он двинулся вперед, позволяя Рони держать себя под локоть. Пестрый Квартал стал пустынным — потому что остатки Магнитов и примкнувшие недо-Магниты из аристократии пытаются сдерживать одержимых и эвакуируют людей, но Виндикар мертв. Мир Восстановленный — мертв. Иллюзия жизни — не более, чем признаки разложения, вздувающие брюхо серные газы и копошение насекомых.
В жару трупы гниют быстро. Целест думал, что желтые и сероватые углы зданий похожи на оголенные кости.
Они миновали пару улиц. От жары и слабости Целеста замутило до радужных кругов где-то подо лбом, чуть выше глазных яблок, и он вынужден был схватиться за предплечье Рони, осязая горячую кожу и ускоренный пульс под ней.
— Все хорошо, — сказал тот, и Целест решил, что привык к этой лжи. — Скоро придем.
Рони не обманул — в последнем точно. Они добрели до очередного полуразрушенного дома — некогда притона или жилой хибары, теперь — ровно никакого значения, и здесь замедлили шаг.
— Целест, я хочу предупредить…
"Не надо. Я увижу сам".
Внутри окутала прохлада, вызвав в памяти образы Цитадели — библиотеки, вероятно, чего-то столь же тихого, печального и священного. Еще Целест подумал о святилищах древности, их именовали храмами и посвещали разным богам — в том числе, богу-мученику, богу — Магниту с продырявленными руками и ногами.
В храмах читали молитвы по мертвым. Полумрак и зябкая после уличной жары прохлада навевала мысли о камне и сырой земле.
Целест сглотнул и стер с шеи пот и слюну.
— Заходи, — женский голос заставил развернуться, на долю секунды представилась Элоиза — в торжественном черно-алом платье, с рубинами в рыжих волосах, и волосы сплелись с желтой травой, что пробивается сквозь щербатый каменный пол. Но потом из темноты выступила Аида.
— Заходи, — повторила она. Переглянулась с Рони и поцеловала его, для чего пришлось чуть наклониться. — А мне пора.
Рони закусил губу. На дне бесцветных глаз плескался страх.
— Понимаю. Но… береги себя. Ты ведь…
— Остаюсь Магнитом. Ладно-ладно, — она улыбнулась ободряюще, — Обещаю не лезть в самые жаркие драки. И без того жарковато.
Она ушла, притворив за собой рассохшуюся от старости, но по-прежнему грузную и массивную, дверь. Целест шагнул вглубь.
— Элоиза, — позвал он, а потом увидел ее.
Ее разместили на кровати, наверняка добытой из дома кого-нибудь из аристократов — может быть, из резиденции Альена, хотя Целест не помнил просторного двуспального ложа красного дерева с прихотливой резьбой. Миниатюрная Элоиза совсем потерялась на огромной кровати, и укрытая легким одеялом, казалась мирно спящей.
