Ознакомительная версия.
Спала одна, потому что близость перестала приносить удовольствие: боялась за ребёнка. Стоило почувствовать хоть малейший намёк на желание норна, как под надуманным предлогом отпрашивалась. Один раз даже позволила себе дерзость: открыто заявила, что не хочу.
Вскоре и хозяин перестал приставать, только гладил живот, радуясь, что малыш начинал пинаться. А пинался он знатно. В первый раз я даже испугалась, со страха позвала Фей, благо теперь она спала в коридоре. В обязанности бедняжки входило исполнение всех моих желаний, будь то салат из редьки в три часа ночи или кусок яблочного пирога в одиннадцать часов вечера. И, самое обидное, я могла передумать, пока она за всем этим бегала.
Ходить стало тяжело, но лежать не разрешал врач. Периодически всё болело, ныло, начиная от головы и кончая кончиками пальцев ног. Особенно мучила спина: ещё бы, если она прогибалась под таким грузом!
Ко дню рождения хозяина живот стал необъятным, что давало повод для сомнения, верно ли, что ребёнок появится на свет в мае?
День рождения норна… Я не хотела выходить к гостям, а отсидеться у себя с очередной книгой, но хозяин придерживался другого мнения. Он желал видеть обеих своих женщин и не мог понять, почему меня приводит в ужас посидеть с ним хотя бы час.
В сравнении с платьем я была уродлива. Высокая талия и бант под грудью, казалось, не маскировали, а подчёркивали «интересное положение». Никакие складки и драпировки не сроют этот шар, в который превратился живот, а бант и вырез привлекают внимание к пышной груди. Предчувствую взгляды, которыми будут её одаривать.
Впервые надела подарки норна — жемчуг и серьги. А ещё мне сделали причёску — незатейливую, просто заплели несколько прядей с обеих сторон в косички и фигурно уложили на затылке. Видимо, чтобы походила на норину и не опозорила космами друзей именинника.
Когда вошла в столовую, гости уже собрались и, ожидая угощения, завязали беседу по интересам.
Естественно, моё появление не осталось незамеченным — сразу же по рядам пошёл шёпоток: «Кто это? Сашер завёл новую любовницу и успел обрюхатить?». А потом и другой, с подачи одного из друзей хозяина: «Как, торха? Почему она одета как аверда? Почему не в сером?». Всеобщее недоумение усилилось, когда виновник торжества встал, подошёл ко мне, замершей на пороге под прицелом десятка глаз, и провёл во главу стола, к норине Мирабель. И не сел, пока не села я. Даже стул отодвинул.
— Сашер, тебе не кажется, что это уже слишком? — не выдержав, поднялся с места сэр Тиадей. — Мы рады, что она носит твоего ребёнка, но она торха. И ты сажаешь её за один стол с нами, её, рабыню, — рядом с супругой? Какое неуважение к виконтессе Тиадей! Если так хочется, чтобы торха была рядом, пусть сядет у ног.
Я дёрнулась, чтобы встать, но хозяин удержал, погладил по руке и гневно бросил дяде:
— Она будет сидеть здесь, и это не обсуждается. Если кто-то испортит ей настроение, будет произносить тосты в другом месте.
И, обернувшись к супруге, спросил:
— Мирабель, тебя оскорбляет, что Иалей сидит с нами за одним столом?
— Разумеется, нет. Право, не знаю, как сэр Тиадей мог такое подумать.
К этому времени отношение госпожи ко мне потеплело, хотя я не раз ловила на себе тоскливый взгляд. Но ни словом, ни делом чувств она не высказывала, наоборот, принимала деятельное участие в оберегании «драгоценного плода» в моём животе.
— Я не узнаю тебя, племянник. Ты приравниваешь рабыню…
— Ещё слово — и мы поссоримся. И вы прекрасно знаете, дядя, что прощения придётся просить вам. Сделайте одолжение, не портите праздник. Либо уходите, либо ведёте себя пристойно.
Захлебнувшись словами от такой наглости, сэр Тиадей сел на место и велел налить себе рашита. Весь вечер я ощущала его злобные взгляды, исподтишка, потому что племянник тоже пристально наблюдал за ним.
Я ела из той же посуды, что и гости, те же яства, только нежирные, пила гранатовый сок и вместе со всеми поднимала бокалы, разумеется, без вина. Непривычно, когда куски отрезали и накладывали слуги, а сок в фужер подливал хозяин.
Госпожа тихо подсказывала, каким прибором пользоваться (многие были мне незнакомы, у нас в семье пользовались только ножом и вилкой) и провожала в туалет.
— Тебе очень идёт платье, — шепнул, пользуясь тем, что гости не слышат, после одного из моих возвращений норн. — Да, без серого ты совсем другая.
— Спасибо, хозяин. Но оно бы лучше подошло госпоже, оттенило её красоту.
— Брось, Лей, ты очень красивая. И Мирабель — вовсе не эталон женской привлекательности.
— Вы льстите мне, хозяин.
— В зеркало посмотри, дурочка, — улыбнулся он. — Сейчас ты ещё восхитительнее, чем пять лет назад. Чувствуешь себя как, не устала?
Я действительно утомилась и хотела прилечь.
Хозяин помог встать и передал в руки одной из служанок, прислуживавших за столом.
Фей раздела и расчесала меня, помассировала стопы, помогла с вечерним омовением и, оставив на столе тарелку с миндальным печеньем и стакан молока, удалилась. Я пыталась удержать её, сказав, что она может спать в комнате. Но хыра лишь покачала головой: без разрешения хозяина или госпожи ей нельзя ночевать в господских комнатах, только на подстилке в коридоре.
Я часто думала о госпоже и хозяине.
Случайно выяснилось, что он отсутствует по ночам. А я-то наивно полагала, что норн ночует у супруги. Видимо, пытался что-то в ней пробудить, а потом плюнул и отправился получать удовольствие за деньги. Если бы к любовнице, то дома не ужинал и до утра бы у неё остался.
Не понимаю его. Госпожа — такая симпатичная женщина, моложе меня, норина. Ну да, не родит детей, но разве для араргца такого происхождения это проблема!
Жаль её. Она ведь достойна любви, поклонения, заботы — а всё это было только во время беременности. Живущая с чувством вины, видящая холодную вежливость мужа, который сажает рядом с ней рабыню, целует её, что-то шепчет…
Что у госпожи было в жизни, кроме её положения, драгоценностей, платьев? Она тоже вещь, её тоже продали, не дали выбрать, с кем связать судьбу. Наверное, потому что мы похожи, у нас и сложились доверительные отношения.
Даже ревновать не умеет — пробовала, но недолго продержалась. Или не настолько нужен муж, чтобы ревновать? Просто неприятно и обидно.
Но после родов всё изменится. Моего ребёнка госпожа невзлюбит: он лишит Ангелину места в сердце отца. И мне заодно достанется — как матери того или той, кто эту любовь отнял. А ведь моей вины в этом нет, я хозяина не приманивала, не очаровывала, он сам…
В середине апреля во мне проснулась тяга к чистоте. Выпрашивая у служанок тряпку, смахивала пыль, переставляла мелкие вещи.
Ознакомительная версия.
