— Но это же неправда! — воскликнул Гроувер.
— Твои собратья никогда этому не верили, — кивнул Пан. — Милые упрямцы сатиры отказывались поверить в то, что меня больше нет в мире. И я люблю вас за это, хотя своим упорством вы лишь отсрочили неизбежное. Только продлили мой медленный мучительный уход, долгие сумерки моего сна. Но и ему пришел конец.
— Нет! — Голос Гроувера задрожал.
— Да! И ты должен смириться с правдой. Твой товарищ, Нико, уже сумел сделать это.
Нико печально опустил голову и тихо объяснил:
— Он умирает. Вообще-то это произошло уже давно, то, что вы видите, это как… ну, как бы воспоминания.
— Боги не могут умереть!
— Но они могут исчезнуть, — возразил Гроуверу Пан. — Они исчезают, когда из мира уходит все, что было им дорого, чем они жили. Нетронутая природа, ее почти не осталось на земле, мой дорогой Гроувер. А те крохотные местечки, где она уцелела, так малы и уязвимы, что мне не под силу спасти их. Мое царствование подошло к концу. Вот почему мне понадобился ты, чтобы я мог передать через тебя послание миру. Тебе следует вернуться на Совет старейшин и рассказать сатирам, дриадам и другим духам природы, что великий бог Пан в самом деле умер. Расскажи им о моем уходе, чтобы они перестали ждать от меня спасения. Я не в силах дать его им. Ваше спасение зависит от каждого из вас. Каждый должен…
Он замолчал и хмуро взглянул на птицу Диди, которая в этот момент начала что-то насвистывать.
— Диди, что ты делаешь? — обратился к ней Пан. — Ты опять поешь «Kumbaya»?[22]
Диди приняла невинный вид и прикрыла свои желтые глазки.
Пан испустил тяжкий вздох.
— Всякое из существ по-своему цинично. Но, как я уже сказал, Гроувер, все вы должны передать миру мой призыв.
— О нет, — прошептал мой друг.
— Будь сильным, сатир. Ты сумел разыскать меня, но теперь тебе надлежит проститься со мной. Ты должен отпустить меня и передать свету мое дыхание, дух Пана. Богу Пану больше не по силам его нести. Это должны делать вы, все вместе.
Я поймал взгляд голубых глаз Пана, он был устремлен прямо на меня, и догадался, что сейчас он говорит не только о сатирах. Но и о полукровках, и о смертных тоже. Он говорил обо всех.
— Перси Джексон, вот что я скажу тебе. Мне известно, что тебе сегодня пришлось увидеть. Известны твои сомнения. Но ты должен знать главное: когда настанет время, страху не удастся сломить тебя.
Затем Пан обернулся к Аннабет и заговорил с ней:
— Дочь Афины, приходит твое время. Тебе предстоит исполнить великую роль, хоть, может, это и не та роль, о которой ты мечтала.
Потом он взглянул на Тайсона.
— Маленький циклоп, тебе не следует отчаиваться. Герои редко соответствуют нашим представлениям о них. Но с тобой этого не случится, Тайсон, твое имя станет известно многим поколениям циклопов. Как и имя мисс Рейчел Дэр.
Рейчел чуть не подпрыгнула, когда услыхала такое. И тут же спряталась за наши спины, будто чувствовала себя в чем-то виноватой. Пан только усмехнулся и поднял руку, как бы благословляя ее.
— Знаю, ты думаешь, что неспособна улучшить этот мир, — мягко обратился он к ней. — Но скажу тебе, ты обладаешь силой не меньшей, чем у твоего отца.
— Я… — Не договорив, она смешалась.
И вдруг я увидел, как по щеке Рейчел покатилась слеза.
— Пока тебе это представляется невозможным. Но продолжай искать, и возможности сами придут к тебе. Обязательно придут.
И снова он обратился к Гроуверу.
— Мой дорогой сатир, ты обещаешь, что передашь мое послание?
— Не… нет, я не могу.
— Можешь. — Пан говорил все так же мягко. — Ты храбрый и сильный. Самый храбрый и самый сильный из всех. И в твоем сердце живет правда. Ты верил в меня больше, чем кто-либо, именно поэтому ты и должен передать всем послание от меня. Стать первым, кто освободит меня от тяжкой ноши.
— Я не хочу.
— Понимаю. Мое имя Пан когда-то означало «деревенский», ты слыхал об этом? Со временем первое значение ушло, и в наши дни оно означает «все». Дух дикой природы теперь будет обитать во всех вас. Каждый, кого ты повстречаешь, должен научиться у тебя духу поиска. Тому, как ты искал бога Пана. Старайтесь улучшать мир, каждый из вас и в каждом его уголке. И для этого не надо никого ждать, даже бога Пана. Делайте это сами.
Гроувер потер глаза. Затем стал медленно подниматься на ноги, выпрямился.
— Я всю свою жизнь вас искал. А сейчас… да, сейчас я освобождаю вас.
Пан улыбнулся.
— Я благодарен тебе, сатир. И теперь мой уход стал благословенным.
Глаза бога закрылись, он обратился в белый туман и растаял. Потом это белое облако распалось на завитки, излучавшие частички энергии, но эти частички были не похожи на те синие сгустки, которые я видел исходящими от тела Кроноса. Скоро они заполнили весь чертог бога. Вдруг один из этих невесомых завитков скользнул к моему лицу и нырнул мне в рот. Я оглянулся и увидел, что то же происходит с моими спутниками. Завиток, доставшийся Гроуверу, был самым большим.
И тут кристаллы на стенах замерцали и померкли. Звери, сидевшие в зале, грустно смотрели на нас. Птица додо печально вздохнула. Лозы увяли и бессильно поникли. Все окружающее стало бесцветным и вмиг рассыпалось в пыль. В потемневшей пещере остались только мы.
Я включил фонарик. На ложе никого не было. Гроувер глубоко вздохнул.
— Ты… не переживай, пожалуйста, — попросил я его.
Гроувер на глазах старился и становился все печальней и печальней. Затем вдруг решительно забрал из рук Аннабет свою шапку, отряхнул ее от пыли и нахлобучил на кудрявую голову.
— Пора, — сказал он — Нам пора. Надо идти, чтобы принести всем в мире весть. Великий бог Пан умер.
Глава восемнадцатая
Гроувер сеет панику среди врагов
Все пути в лабиринте короткие. Тем не менее, когда Рейчел вывела нас на Мэдисон-сквер, я чувствовал себя так, будто бегом пробежал от самого Нью-Мехико. Мы вылезли из-под земли около отеля «Мариотт» и теперь стояли на тротуаре, растерявшись от яркого дневного света, множества автомобилей и толпы людей.
Какие-то мгновения было даже не понять, что мне кажется менее реальным — Нью-Йорк или те хрустальные чертоги, в которых недавно на моих глазах умер бог Пан.
Я повел всех в боковую аллею, где должно было быть неплохое эхо. Затем свистнул, как мог громче, пять раз.
Минуту спустя Рейчел восхищенно воскликнула:
— Как они прекрасны!
Табунок летучих коней-пегасов спускался с неба, кружа над небоскребами. Мой вороной Пират мчался впереди четверки своих белых товарищей.
