— А вас волнует, кто победит в противоборстве между силами Света и силами Тьмы?
— Не больше, чем прошлогодний снег. Нам от результата этого Турнира ни тепло ни холодно. Все эти споры насчет Добра и Зла — пустое сотрясение воздуха. В жизни гномов есть только одно хорошее: рыть туннели. И только одно плохое: рыть туннели. Мы не ждем, что явятся какие-то духи, чтобы рыть туннели вместо нас.
— Да, вы меня хорошо пристыдили, — произнес Мак. Он и в самом деле несколько застеснялся своих жалоб. — Ну а от меня вы чего ждете?
— Как я понимаю, — сказал Рогнир, — все эти небесные духи, полубоги и сам доктор Фауст, все они борются за право распоряжаться судьбой человечества в следующую тысячу лет. Правильно я понимаю?
— По крайней мере я тоже так понимаю весь этот сыр-бор, — кивнул Мак.
— Отлично. Ну и что же ты намерен предпринять по этому поводу?
— Я? Вы хотите сказать, лично я?
— Да, я говорю о тебе лично, — сказал Рогнир.
— Странный вопрос… Да ничего не намерен. К тому же я бессилен что-либо сделать. А если бы и мог — не моя это печаль.
— Вот те раз! — воскликнул Рогнир. — Ведь речь-то идет как раз о твоей судьбе, олух ты этакий! Разве ты не часть человечества? Разве тебе не хочется, чтобы и твое мнение имело какой-то вес?
— Еще бы не хотелось! Но кто я такой, чтобы указывать, как следует управлять человечеством?
— А кто же, по-твоему, вправе высказываться по этому вопросу от имени человечества? Фауст?
Мак энергично замотал головой:
— Фауст воображает, что он пуп Вселенной. На самом деле он просто маг-фокусник с хорошо подвешенным языком. Знает дюжину отличных трюков и мнит себя поэтому представителем всего человечества. А на самом деле он никакой не представитель человечества. Люди вроде него совсем нетипичны. От некоторых из его фокусов я просто обалдевал, но, говоря по совести, все его рассуждения о высоких материях и алхимических премудростях оставляли меня равнодушным.
— То-то и оно, — сказал Рогнир. — Надутый мыльный пузырь. А на самом деле важно одно — рыть, рыть и рыть! Это касательно нас, гномов. А касательно вас, людей… Отчего вы позволяете этой профессорской роже, этому Фаусту, определять судьбу человечества?
Мак тупо уставился на гнома и протянул:
— Да разве я что могу…
— Можешь, — прикрикнул Рогнир, — если кровь в тебе по-настоящему вскипит!
— Ха! Я и так лопаюсь от злости! — сказал Мак. Однако он и впрямь ощутил в себе шевеление другого гнева — ярости более возвышенной, глубоко запрятанной и подавляемой уже Бог весть как давно. Поначалу Маку показалось, что он эту ярость выдумал под воздействием раззадоривающих слов Рогнира и только делает вид, что взбешен. Уж очень часто Маку приходилось в своей жизни делать вид, уж очень было привычно имитировать чувства…
Однако чувство не уходило, крепло, пока у него не стало мутиться в голове от бешенства: глаза налились кровью, вены на шее вздулись, лицо побагровело…
— Это гнусно! Это несправедливо! — взревел он. — Никто не смеет решать судьбу простого народа кроме самого простого народа. Слишком долго мы позволяли то всяким там духам, то якобы великим людям вроде Фауста решать за нас, как нам жить. Наступило время брать свою судьбу в собственные руки!
— Вот, это речи не мальчика, но мужа! — одобрил Рогнир.
Мак снова несколько обмяк:
— Но что, что я могу сделать в одиночку?
— А вот это самый интересный вопрос, — сказал Рогнир, не спеша прошествовал к дыре в полу и преспокойно скрылся в ней.
Мак остался посреди комнаты — набыченный, растерянный.
Несколько секунд он таращился на дыру, в которой только что исчез Рогнир, и боролся с соблазном нырнуть за ним. Однако не человечье это дело — лазать по подземным туннелям, да и тесны они для негномов.
Смирившись с бегством собеседника, Мак пересек комнату и открыл входную дверь. С порога ему открылись подернутые вечной дымкой бескрайние просторы Чистилища. Со всех сторон какие-то холмы и горы вдали с нечеткими очертаниями, слитые с облаками, которые, может, и не облака вовсе, а самые дальние гряды гор…
Вглядевшись попристальней, Мак вдруг различил в этом мареве что-то вроде дороги, которая начиналась прямо от порога, где он стоял, и пошел по этой дороге среди клубов беловато-желтого тумана. Через некоторое время он оказался на перекрестке и увидел дорожный указатель. На одной стреле было написано «ДОРОГА НА ЗЕМЛЮ», на другой — «ДОРОГА В АД», на третьей — «ДОРОГА В РАЙ», а на четвертой, которая указывала в сторону, откуда Мак явился, было начертано «ОТТУДА ТЫ ПРИШЕЛ».
Мак подумал-подумал, сделал выбор — и зашагал в избранном направлении.
Ясный день стоял в той части Чистилища, где должен был состояться суд, который определит судьбу человечества на следующие десять веков. Небо было светло-стального цвета, как рыбье брюхо. Впрочем, ничего необычного для погоды в Чистилище в это время года. Чуть раньше падал снежок, но тут же растаял. У горизонта отчетливо голубела низкая гряда Запредельных гор. Здесь слова, что в ясный день можно видеть бесконечно далеко, приобретали буквальный смысл, потому что Запредельные горы находились именно в Бесконечности.
Мефистофель и архангел Михаил сидели рядышком на самом верху высокой колонны — на этой крохотной площадке до самого последнего времени обитал Симон Столпник, легендарный самоистязатель. Теперь Симон нашел более эффективный способ терзать свой дух, и отыскал он его в одной из будущих эпох: день и ночь сидит у телевизора и смотрит подряд все телевизионные репортажи с футбольных матчей или их повторы по видику.
Архангел Михаил не был в Чистилище с тех пор, как в здешнем трактире «На полпути» обсуждал с Мефистофелем условия грядущего Турнира. Он с удовлетворением отметил, что тут ничего не переменилось: все та же нудная зыбкая серость, все так же неуловимы зыбкие краски и все так же неопределенны зыбкие контуры предметов. Зыбкость! Ее сестра — моральная двойственность! А когда долго, слишком долго живешь в сфере моральных абсолютов, так тянет на зыбкость, двойственность… Вот отчего архангел Михаил отдыхал душой в Чистилище.
— Старое доброе Чистилище, оно не меняется! — воскликнул архангел.
— Дорогой мой архангел, — промолвил Мефистофель, — если вы на миг обуздаете свою страсть к парадоксам, вы заметите, что тут очень многое претерпело изменения. Разве вы не заметили бурного строительства?
— Заметил, — ответил архангел, глядя в западном направлении, куда указывал бес. — Однако что тут могут построить прочного? Сегодня построили, завтра рассыплется, потому что строится на зыбком основании, — суть Чистилища остается неизменной. Кстати, что это там возводят?
