— Имперцы с минуты на минуту будут здесь! – едва не взвыл Бенедикт. В глазах его блестели маленькие отражения пламени факела, казавшиеся воплощенными огоньками зарождающейся паники. – Что ты нашел? Что за записи?
— Говорю – не твое дело! – повторил Леонард. – Это переписка отца…
— С кем? С Балтазаром? Это все нужно сжечь, пока не поздно!
Бенедикт, отпихнув Леонарда от стола, сгреб оставшиеся бумаги в кучу и ткнул в нее факелом.
— Не трогай!! – заорал Леонард, увидев на некоторых загоревшихся листах знакомый почерк. Вцепившись Бенедикту в рукав, что есть силы рванул в сторону, пытаясь свалить брата с ног. Ткань под его пальцами затрещала и подалась – кроваво–красный дублет Бенедикта разошелся по шву, обнажив серую войлочную подкладку.
Отшвырнув старшего назад, к порогу комнаты, Леонард сбросил горящие ли стки на пол и принялся топтать их ногами, сбивая пламя.
— Что это за бумаги?! – зарычал Бенедикт, поднимаясь и снова бросаясь к младшему.
— Не трогай! Это… это моей мамы! – задыхаясь, выкрикнул Леонард, борясь с подступившим к горлу комом. Глаза слезились от заполнившего комнату дыма, а может, не столько от дыма. Он упал на колени, бережно собирая обгоревшие листки.
— Я так и знал, что здесь замешана эта ведьма! – прорычал Бенедикт. – Дай сюда бумаги!
— Пошел вон!
— Отдай бумаги, я сказал! – Бенедикт схватил юношу за шиворот, но тот извернулся и, перехватив покрепче тяжелый фолиант, наотмашь врезал им брату по лицу.
Старший, опешив, отступил, роняя со стола горящую лампу. Стеклянный колпак лампы разлетелся вдребезги, выплеснувшееся масло вспыхнуло. Ленивое пламя заплясало по разливающейся лужице, заставляя тени на стенах подрагивать.
— Ах ты, ведьмин выродок! – зарычал Бенедикт, замахиваясь потухшим факелом, как дубиной.
— Оставь мою мать в покое! – угрожающе сжал кулаки Леонард, сгорбившись и напружинившись, будто готовящаяся к прыжку пума. Глаза его горели такой яростью, что, будь братья вооружены – разразилась бы схватка не на жизнь, а на смерть.
— Да я ненавижу эту шлюху! – процедил Бенедикт. – И тебя, ублюдок, ненавижу, ты слышишь?
— А я знаю, братец, – оскалился Леонард. – Пока отец был жив, ты не осмеливался об этом говорить. Но я вобью эти поганые слова тебе обратно в глотку!
— Не громко ли сказано, молокосос? – расхохотался тот. Размахивая факелом, оттеснил юношу в угол, к самому барельефу. В неровном свете последней уцелевшей лампы и разлитого на полу масла его перекошенное злобой лицо стало похожим на морду упыря – бледную, с глубокими тенями под глазами и черным провалом вместо рта.
Он несколько раз наотмашь ударил факелом. Леонард, забившись в угол, кое‑как закрывался скрещенными руками. Попытался перехватить руку с факелом, но Бенедикт отшвырнул его, так что юноше оставалось только рычать от боли и бессильной злобы. В честной схватке на мечах у него еще был бы шанс, но не сейчас. Бенедикт старше, выше, сильнее…
— Дай сюда бумаги!
Леонард вцепился в книгу обеими руками, и прежде чем Бенедикту удалось вырвать ее, ему пришлось еще изрядно поработать дубинкой. Повалив младшего на пол, он вцепился ему в ворот. Нашарил толстую серебряную цепь с медальоном – ее Леонарду подарил отец незадолго перед поездкой в Дрезенборг.
Бенедикт рванул за медальон, приподнимая Леонарда над полом. Тот, захрипев, ухватился свободной рукой за натянувшуюся цепь. Звенья до боли впились в кожу. Бенедикт, перекрутив цепь, захлестнул ею горло младшего, похоже, всерьез намереваясь придушить сводного брата.
Может, это е му и удалось бы, но цепь не выдержала и лопнула, брызнув на пол щепоткой разорванных звеньев. Вырвав книгу из рук Леонарда, Бенедикт пнул его напоследок и, шатаясь, подошел к столу.
Уложив фолиант на столешницу рядом с лампой, раскрыл его на середине, пробежался взглядом по строкам.
— Какое‑то мракобесие…
Издалека донеслись звуки неторопливых шагов. Судя по тяжелой поступи, шли несколько взрослых мужчин, закованных в доспехи.
— Жечь, жечь все! – затравленно оглядываясь на дверь, пробормотал Бенедикт, вырывая несколько страниц из книги и бросая их в горящую на полу масляную лужу. Смахнул туда же со стола уцелевшие бумаги, начал сгребать сапогом те листки, что Леонарду удалось вырвать из огня.
— Не надо! – вскричал Леонард, с трудом поднимаясь на ноги. Отчаянным усилием отпихнув Бенедикта, схватил со стола книгу, снова прижал к груди.
— Ах, ты… – рявкнул на него старший, но вдруг осекся, выпучив глаза. Резко откинулся назад, прогибаясь в пояснице, и на несколько мгновений замер так, раскорячившись на широко расставленных ногах. Из горла его вырвался сдавленный хрип.
Леонард, опешив, опустил руки.
— Что… – начал было он, но вдруг с ужасом увидел, как ткань дублета на животе брата, под самой грудиной, приподнимается, набухая темным пятном. Еще миг – и наружу показалось острие изогнутого клинка. Оно выползало будто нарочито медленно, распарывая ткань и выталкивая изнутри ленивую струйку крови. Бенедикт же так и хрипел, застыв в неестественной позе, будто скованный невидимой силой и насаженный на страшный клинок, как на вертел.
Леонард, вытянув шею, пытался разглядеть скрывавшегося за спиной Бенедикта убийцу, но там, позади, лишь клубилась тьма.
Клинок, замерев, резко дернулся назад, с влажным хрустом проехавшись по ребрам, и Бенедикт рухнул на пол.
За ним никого не было. Даже мелькнувшего в сторону, скрывающегося с глаз силуэта. Леонард, едва удерживаясь на ослабших от ужаса ногах, облизнул занемевшие губы. Крик застыл в горле, не успев родиться.
В комнате наметилось какое‑то движение. Даже не тень – слабый отголосок тени. Как рябь по воде, как дрожание нагретого воздуха над костром.
— Книгу! – рявкнул чей‑то голос.
Леонард едва не вскрикнул, отступая к самой стене. Увидев рукоятку кирки, торчащую из раскрытого сундука, схватился за нее. Кирка была тяжелой, и держать ее одной рукой было неудобно, так что он, рванув завязки на куртке, запихнул фолиант за пазуху.
Мрак в комнате, казалось, сгустился, и из его волокон соткался человеческий силуэт. Убийца выскользнул из невидимости, как из кокона – чуть повел плечами, стряхивая с них загустевшую тьму, стекающуюся вниз, как струйки дыма. Леонард не сразу узнал молодого имперца, Сандро Фелендора, встретившегося им во дворе – роскошные волнистые волосы у того сейчас были не распущены, а зачесаны назад, в тугой хвост. Так же как и у Бенедикта, корчащегося на полу в луже собственной крови.
— Книгу! – повторил имперец. В руке его блеснул длинный, изогнутый птичьим когтем кинжал, влажный от крови.
Шаги раздавались все ближе, и на миг Леонарду показалось, что они сулят спасение. Но, встретившись взглядом с убийцей, он понял, что все решится куда раньше, чем те, кто идет сюда, ступят даже на порог комнаты.
